В художники тюменца Юрия Юдина определил отец, чтоб исполнить свою мечту
Начинаем цикл интервью с известными живописцами, акварелистами и графиками региона.
С Республики свернем на Мельникайте, прошагаем вниз до Рижской, пересечем ее по переходу, оглядываясь по сторонам, как то велят правила, еще продвинемся вперед и там, где сетевой продуктовый магазин, нырнем во дворы.
Чищеная тропинка. У скамеек – рябинки и ранетницы. Справа – детский сад. Сейчас – день деньской, и малышню вывели подышать февральским воздухом. Тут все как в той Тюмени, в которую я приехала 15 лет назад поступать в университет. «Как в той» – это значит тихо, скромно, по-соседски. А ведь одна из шумных городских магистралей совсем под боком. Знакомые хрущевки. И незнакомые, совершенно выбивающиеся из общей картины нестандартные дома.
Вот как та шестиэтажка слева. Это, между прочим, «дом художников». На пяти этажах – квартиры. А на шестом – мастерские, муниципальная собственность. В одной с 1993 года трудится художник Юрий Юдин. За стенкой почивает Михаил Гардубей (мы обязательно придем к нему в гости в следующий раз, а пока сосредоточимся на Юрии Дмитриевиче). В начале июня он справит 70-летие. Надеется, что дальше, в декабре представит персональную выставку в местном отделении Союза художников. Во всяком случае, в план попал.
Юдин – совсем не птица-говорун. Мне на самом деле пришлось попотеть, прежде чем вытянуть из него хоть что-то, а новый проект «Кисти-краски» (интервью с живописцами, графиками, акварелистами именно в их мастерских) читатели попросили начать именно с него. Разве я сдамся?! Нет уж!
– Юрий Дмитриевич, вы же из Тюмени?
– Да. И мама здешняя. И отец. Дед тоже вроде как тут родился. По отцовской линии до XVII века вся моя родня – крестьяне. Но свободные! А родственник в Омске приход имел – священник он.
– Рисовали Юдины до вас?
– Папа увлекался. Ходил в студию к художнику Некрасову. А так-то он стоматолог-протезист: лечил горожанам зубы и фантазировал в свободное от работы время. Видимо, чтобы еще и меня как-то приструнить…
– А что, вы были хулиганом?
– Ага.
– То есть живописью особо не интересовались?
– Так я маленький был. А вот внук в этом возрасте делал шедевры. Как в школу пошел, не до рисования стало, но все равно на день рождения подарю ему гуашь в больших банках и бумагу.
– Отец – стоматолог. А мама?
– Фельдшер. Жена моя тоже врач. Я единственный в семье оболтус. Учился плохо: в девятом классе отец забрал меня из школы и отправил в Свердловское художественное училище.
– Можно ли сказать, что творчество вас спасло, ведь неизвестно, куда бы вольная жизнь привела?
– Спасло. Я уже собрался с соседскими ребятами на моторный завод устраиваться, а отец меня в охапку и в соседнюю область. Там было лучше, чем в школе. Общеобразовательных предметов мало, зато много рисунка, композиции… Потом я вернулся домой. Как промышленный график. Это предполагало работу с печатной продукцией, но ничего подобного в Тюмени еще не завелось.
– Расскажите, как тогда художники существовали: каждый сам по себе или артельной стаей?
– Было региональное отделение Союза художников. Были мастерские. Я устроился художником-оформителем: делал плакаты, росписи. Через два года попал в первую молодежную выставку как участник. Начал получать заказы. В 77-м меня приняли в Союз.
– Что кормит художника сейчас?
– Тогда партия нас под крылышком держала: вот выставки, вот государственные заказы, с экспозиций работы обязательно закупали музеи. 30 лет как тишина. Многие мастера преподают, а я не могу: не мое это – времени отнимает много, а удовольствия не приносит. Пишу портреты. Что-то продаю через художественный салон.
– Как вы планируете творческий день?
– И тут, в мастерской, пишу, и на этюды выезжаю. В последнее время стремлюсь под Псков к приятелю.
– Оглядываюсь сейчас по сторонам и замечаю, что у вас интересный прием письма: все как в дымке…
– В каждый период творчества приемы менялись. Да, сейчас пока так. Это впечатления от питерской погоды. Когда на палитре много краски остается, чтобы ее не выбрасывать, пишу подобные дымчатые картинки. В будущем мечтаю в Крыму поработать, но летом туда лучше не соваться: трава выжжена, солнце в мареве, небо в пелене. Самые яркие краски для художника на полуострове ранней весной или поздней осенью.
– Когда начинали рисовать, кому-то подражали?
– Болел Шагалом, когда монотипию осваивал. На Кандинского поглядывал. В черновиках пытался работать с приглядкой к разным абстракционистам, но на чистовую выдавал только свое.
– А что к душе?
– Пейзаж. Осваиваю портретный жанр. Смотрите, сколько у меня флорочек. Это феи природы. Вот флора Финского залива. Вот цветочная флора.
– Понятно, что предела совершенству нет, но надо же уметь и точку ставить.
– Могу отложить картину. Но потом достану, взгляну и начну доделывать.
– Писатели рукописи, бывает, жгут.
– Нет, я так не смогу. Если работа не состоялась, просто поверху запишу.
– В прошлом году у вас прошла персональная выставка в арт-салоне «На Никольской».
– Раньше их было больше. Надеюсь, в декабре в отделении Союза закреплюсь.
– Как много книг на полках, а под потолком – колокольчиков!
– Колокольчики приносят гости мастерской. Книг, да, наверное, много. Это я давным-давно считался заядлым читателем. Иду мимо магазина «Новинка», обязательно заверну, пороюсь и что-нибудь куплю. Читал труды по искусству, истории, биографии творческих людей. Сейчас глаза берегу.
– И какой «иконостас» из фотографий родных людей на старинном комоде…
– Это дочери Аня и Оля. А вон там, внизу, снимок – это отец сидит рисует.
– Дружите с тюменскими художниками?
– Тусовочные времена прошли. Кто много пил, того уж нет… Дружу с Эдуардом Шариповым. Это человек мира: родился под Питером, учился в Уфе, жил в Индии, сейчас в Пскове обитает. К нему и езжу. Мы вместе работаем на природе.
– Юрий Дмитриевич, сами из Тюмени рвануть не хотели?
– Мне тут спокойно. А выехать на натуру могу хоть когда и куда угодно. Любимые места – старая Зарека и Андреевское озеро.
– Вы художник спокойный или экспрессивный?
– Я спокойный, мой приятель Шарипов неспокойный. Мы друг друга уравновешиваем. К тому же он пишет стихи и прозу, а я таким не грешу.
– Как ваша супруга относится к тому, что муж – художник, что он не обладатель более понятной профессии.
– Привыкла. Она же меня такого выбрала.
– Вы плодовитый мастер?
– Никогда не считал, сколько сделал. Но если прикинуть… Вон, видите, стеллаж. Там графика хранится. И там точно несколько тысяч рисунков. Плодовитый, значит. Мои картины есть в девяти музеях России. Семь – в Русском. Много всего разъехалось по частным коллекциям в Германию, Англию, Польшу, Америку, Финляндию, Израиль. А флорочки попали в Австралию, Москву и Псков.
– Позовете на новую персоналку?
– Обязательно!
Читайте также:
Тюменская интеллигенция вспоминает актера ТБДТ Вениамина Панова
