Размер шрифта+
Цветовая схемаAAA

Александр НОВОПАШИН: «Кто край суровый полюбил, тому Сибири нет милее»

Директор департамента информационной политики Александр Новопашин издал третий поэтический сборник. Среди героев компактной книги "Вещь" - очки, ботинки, автобус. Повседневные простые предметы, которые, однако, вызывают глубокие воспоминания и чувства. Необычный концепт привлек внимание самых искушенных читателей.

Культура, 11:08, 26 июня 2016,
Слушать новость
Александр НОВОПАШИН: «Кто край суровый полюбил, тому Сибири нет милее». Директор департамента информационной политики Александр Новопашин издал третий поэтический сборник. Среди героев компактной книги "Вещь" - очки, ботинки, автобус. Повседневные простые предметы, которые, однако, вызывают глубокие воспоминания и чувства. Необычный концепт привлек внимание самых искушенных читателей..

Сергей КОМАРОВ,

доктор филологических наук, профессор Тюменского государственного университета

«Всегда над нами – власть вещей…»? – задумывались известные русские поэты в самом начале XX века, в частности Иннокентий Анненский, которому и принадлежит данная строка.

Слово «вещь», имея в  отечественной культуре несколько значений, заставит любого читателя вспомнить и про отдельные предметы, изделия, и про произведения искусства. Будучи вынесено в заглавие художественной книги, это слово, конечно, пробудит мысль и об уверенности автора в собственных силах. Провокативна для читателя уже сама возможность быстро перепроверить объявленное качество этой небольшой книги, тем более что чаще всего в последние годы стихотворцы отличаются завышенными претензиями.

Однако автор продолжает нас удивлять. Оказывается, он предлагает нам не просто стихи, а «поэтические инсталляции» – таков жанровый подзаголовок его «Вещи». Читатель понимает: с ним играют всерьез и по-крупному, сознательно заявляют правила, требуют внимания и сотворчества, а не только оценки. Ему автор предлагает готовый чужой художественный визуальный ряд  и оригинальную стихотворную (уже свою) реакцию на этот ряд (преимущественно в восемь-двенадцать строк). Тем самым читатель приобщается к процессу сотворчества, открыто втягивается в него, соотносит собственные и авторские возможности, эмоции, сопоставляет свой и чужой опыт. Совпадая, он получает удовольствие, а не совпадая, ищет точки соприкосновения – активизируясь, переживая, соревнуясь.

Можно сказать, что Александру Новопашину (а именно он выступает здесь в качестве автора) не хватает собственных лирических ситуаций, скрытых стимулов для словесного творчества, и поэтому он ищет их вовне – в  художественном фото. А можно сказать иначе:


Он конструирует нового современного героя, мир которого чрезвычайно визуализировался, переполнился самыми различными вещами, и герой хочет упорядочить этот мир,


установить с каждой вещью прямой субъективный контакт, прорваться через этот «потребительский мир» к самому себе, предъявить сконцентрированную до стиха одухо-творенную эмоцию, сказать открыто и всем: это мы, это наше психоаналитическое зеркало. В нем, в зеркале, все естественно и вещественно, все связано и проверяемо: детство, любовь, малая родина, родители, труд, память, благодарность, судьба, война и мир, земля и небо. Я – здешний, я – русский. Поэтому так органично достраивается словом Александра Новопашина заполнившее все черно-белое пространство изображение десятка «луковых кос», развешенных на стене:

Заплетая луковые косы

На закате солнечного дня,

Улыбалась милому сквозь слезы,

Голову бедовую склоня.

Наливались

новой жизнью грозди,

Сладостным

предчувствием маня…

И однажды сын

у мамы спросит:

Ты одна придумала меня?

Эта условная взаимосвязь троих людей (мужчины – женщины – сына), положенная на полуфольклорный, казалось бы, канонический язык, просвечивает драму и идиллию народной жизни, ее повторяемость и нерушимость, ее мечтательность и предусмотрительность, ее общность и конкретность. И главное – сопричастность к ней автора и читателя.

Переворачиваем страницу книги (а в ней стихи расположены по алфавиту – от  А до Я) и читаем текст «Морожена», сопровождающий фотографию престарелого в штопаной телогрейке сухонького, но еще физически крепкого мужчины, бредущего мимо чужого палисадника с неначатым стаканчиком пломбира:

У деда Евсея

Веселая жизнь –

Ни пашет, ни сеет,

Живет – зашибись!

В худой телогрейке,

С ушанкой на лбу.

Богатства Евсейке

Уже ни  к чему…

Цигарку закурит,

Морожену съест.

Не надо другую,

Коль Родина здесь.

Сопричастность к судьбе неизвестного никому россиянина, чувство мудрой самодостаточности жизни с ее субъективной логикой и правотой не дадут частушечному стиху морализаторски указать на возможные альтернативы существования, удержат автора в рамках классического гуманизма. Зато текст, достраивающий до целостного образа фото «Ножички», полон живой свободной иронии современного человека, немало знающего о построении глобального мира:

Песочный круг земли,

Расчерченный на страны,

Делили, как могли,

Бросая нож карманный.

Империи росли,

Колонии стирались…

Политики Земли

Без дела оставались.

Конечно, чтобы текст с малой стиховой массой естественно работал с читателем, нужны и техничная неточная рифма (например, распахнут – лопаты, нарекания – руками я), и неожиданные острые концовки, и оригинальные эпитеты (зажмуренная тишь, растрогавшийся ветер), нужны и психологически опознаваемые наблюдения («Вот с гладиолусами школьник/Никак не может дрожь унять»; «Маминой кофточки всполохи нежные/С черной, от папиных брюк полосой»; «буханка/прижалась щербатой щекой к целлофану» и т.п.).


Но Александр Новопашин умеет и взорвать этот узнаваемый предметный мир укрупненным и колористичным образом, не теряющим своей эмоциональной сложности:

И смотрит вслед

растерянная елка

Глазищами накрашенных гирлянд.


Классическое филологическое образование (автор окончил Тюменский госуниверситет) позволяет Александру Новопашину обеспечивать стратегический замысел «Вещи» необходимой культурой слова. Не случайно он выходит к своему читателю уже  с третьей книгой стихов. Что ж, будем ждать четвертую книгу поэта из Тюмени, города, ассоциирующего в сознании страны с «нефтяными качалками», о которых автор столь же естественно и понимающе не мог промолчать:

Лбом с размаху стуча

что есть силы,

На коленях поклоны творя,

Нефтяные качалки молились

На бескрайних снегах января.

И Земля отдавала из сердца

Черной нефти дремучую кровь.

А качалки, не  в силах согреться,

В ноги кланялись

ей вновь и вновь.

На презентации «Вещи» в родном городе автор немного смущенно сказал: «Мы все Новопашины – из деревни, от земли, от корней». И этому веришь.

ХОДИКИ САПОГ И ВАЛЕНОК

Не родословное поместье,

Не шкаф с фамильным серебром

Достались

от отца в наследство –

Лишь ходики да холм с крестом.

И никому не догадаться

В чем главный

у часов секрет,

Они отмеривают счастье

Минутной стрелкой

много лет.

Задрав потертые подошвы,

Упершись

в частокол щекой,

Сапог и валенок о прошлом

Заспорили

между собой.

Один хвалил снегов просторы,

Другой – туманы у реки...

А жизнь кипела за забором,

И щеголяли каблуки.

Другие стихотворения поэта: ссылка

Читайте больше:

Выпускники станцуют вальс на тюменской набережной

Тюменский памятник «отметил» 25-летие

Фестиваль фейерверков возвращается в Тюмень

Сергей КОМАРОВ,

доктор филологических наук, профессор Тюменского государственного университета

«Всегда над нами – власть вещей…»? – задумывались известные русские поэты в самом начале XX века, в частности Иннокентий Анненский, которому и принадлежит данная строка.

Слово «вещь», имея в  отечественной культуре несколько значений, заставит любого читателя вспомнить и про отдельные предметы, изделия, и про произведения искусства. Будучи вынесено в заглавие художественной книги, это слово, конечно, пробудит мысль и об уверенности автора в собственных силах. Провокативна для читателя уже сама возможность быстро перепроверить объявленное качество этой небольшой книги, тем более что чаще всего в последние годы стихотворцы отличаются завышенными претензиями.

Однако автор продолжает нас удивлять. Оказывается, он предлагает нам не просто стихи, а «поэтические инсталляции» – таков жанровый подзаголовок его «Вещи». Читатель понимает: с ним играют всерьез и по-крупному, сознательно заявляют правила, требуют внимания и сотворчества, а не только оценки. Ему автор предлагает готовый чужой художественный визуальный ряд  и оригинальную стихотворную (уже свою) реакцию на этот ряд (преимущественно в восемь-двенадцать строк). Тем самым читатель приобщается к процессу сотворчества, открыто втягивается в него, соотносит собственные и авторские возможности, эмоции, сопоставляет свой и чужой опыт. Совпадая, он получает удовольствие, а не совпадая, ищет точки соприкосновения – активизируясь, переживая, соревнуясь.

Можно сказать, что Александру Новопашину (а именно он выступает здесь в качестве автора) не хватает собственных лирических ситуаций, скрытых стимулов для словесного творчества, и поэтому он ищет их вовне – в  художественном фото. А можно сказать иначе:


Он конструирует нового современного героя, мир которого чрезвычайно визуализировался, переполнился самыми различными вещами, и герой хочет упорядочить этот мир,


установить с каждой вещью прямой субъективный контакт, прорваться через этот «потребительский мир» к самому себе, предъявить сконцентрированную до стиха одухо-творенную эмоцию, сказать открыто и всем: это мы, это наше психоаналитическое зеркало. В нем, в зеркале, все естественно и вещественно, все связано и проверяемо: детство, любовь, малая родина, родители, труд, память, благодарность, судьба, война и мир, земля и небо. Я – здешний, я – русский. Поэтому так органично достраивается словом Александра Новопашина заполнившее все черно-белое пространство изображение десятка «луковых кос», развешенных на стене:

Заплетая луковые косы

На закате солнечного дня,

Улыбалась милому сквозь слезы,

Голову бедовую склоня.

Наливались

новой жизнью грозди,

Сладостным

предчувствием маня…

И однажды сын

у мамы спросит:

Ты одна придумала меня?

Эта условная взаимосвязь троих людей (мужчины – женщины – сына), положенная на полуфольклорный, казалось бы, канонический язык, просвечивает драму и идиллию народной жизни, ее повторяемость и нерушимость, ее мечтательность и предусмотрительность, ее общность и конкретность. И главное – сопричастность к ней автора и читателя.

Переворачиваем страницу книги (а в ней стихи расположены по алфавиту – от  А до Я) и читаем текст «Морожена», сопровождающий фотографию престарелого в штопаной телогрейке сухонького, но еще физически крепкого мужчины, бредущего мимо чужого палисадника с неначатым стаканчиком пломбира:

У деда Евсея

Веселая жизнь –

Ни пашет, ни сеет,

Живет – зашибись!

В худой телогрейке,

С ушанкой на лбу.

Богатства Евсейке

Уже ни  к чему…

Цигарку закурит,

Морожену съест.

Не надо другую,

Коль Родина здесь.

Сопричастность к судьбе неизвестного никому россиянина, чувство мудрой самодостаточности жизни с ее субъективной логикой и правотой не дадут частушечному стиху морализаторски указать на возможные альтернативы существования, удержат автора в рамках классического гуманизма. Зато текст, достраивающий до целостного образа фото «Ножички», полон живой свободной иронии современного человека, немало знающего о построении глобального мира:

Песочный круг земли,

Расчерченный на страны,

Делили, как могли,

Бросая нож карманный.

Империи росли,

Колонии стирались…

Политики Земли

Без дела оставались.

Конечно, чтобы текст с малой стиховой массой естественно работал с читателем, нужны и техничная неточная рифма (например, распахнут – лопаты, нарекания – руками я), и неожиданные острые концовки, и оригинальные эпитеты (зажмуренная тишь, растрогавшийся ветер), нужны и психологически опознаваемые наблюдения («Вот с гладиолусами школьник/Никак не может дрожь унять»; «Маминой кофточки всполохи нежные/С черной, от папиных брюк полосой»; «буханка/прижалась щербатой щекой к целлофану» и т.п.).


Но Александр Новопашин умеет и взорвать этот узнаваемый предметный мир укрупненным и колористичным образом, не теряющим своей эмоциональной сложности:

И смотрит вслед

растерянная елка

Глазищами накрашенных гирлянд.


Классическое филологическое образование (автор окончил Тюменский госуниверситет) позволяет Александру Новопашину обеспечивать стратегический замысел «Вещи» необходимой культурой слова. Не случайно он выходит к своему читателю уже  с третьей книгой стихов. Что ж, будем ждать четвертую книгу поэта из Тюмени, города, ассоциирующего в сознании страны с «нефтяными качалками», о которых автор столь же естественно и понимающе не мог промолчать:

Лбом с размаху стуча

что есть силы,

На коленях поклоны творя,

Нефтяные качалки молились

На бескрайних снегах января.

И Земля отдавала из сердца

Черной нефти дремучую кровь.

А качалки, не  в силах согреться,

В ноги кланялись

ей вновь и вновь.

На презентации «Вещи» в родном городе автор немного смущенно сказал: «Мы все Новопашины – из деревни, от земли, от корней». И этому веришь.

ХОДИКИ САПОГ И ВАЛЕНОК

Не родословное поместье,

Не шкаф с фамильным серебром

Достались

от отца в наследство –

Лишь ходики да холм с крестом.

И никому не догадаться

В чем главный

у часов секрет,

Они отмеривают счастье

Минутной стрелкой

много лет.

Задрав потертые подошвы,

Упершись

в частокол щекой,

Сапог и валенок о прошлом

Заспорили

между собой.

Один хвалил снегов просторы,

Другой – туманы у реки...

А жизнь кипела за забором,

И щеголяли каблуки.

Другие стихотворения поэта: ссылка

Читайте больше:

Выпускники станцуют вальс на тюменской набережной

Тюменский памятник «отметил» 25-летие

Фестиваль фейерверков возвращается в Тюмень



Тюменский театр кукол отправляется на Ямал

20 ноября

Барабанщик Макс Минор развивает ударное искусство в Тюмени

20 ноября