«Я там живу – за облетевшим лесом…»

«Я там живу – за облетевшим лесом…». .

К 1 октября — Международному дню пожилых людей

Поэзия
Его стихи знают и любят в России и за рубежом. Его поэтическое мировоззрение и большой талант высоко оценили такие мастера русской словесности, как Виктор Астафьев, Евгений Евту-шенко, Борис Окуджава... Николай Шамсутдинов — один из немногих поэтов, со-единивший два поколения: уходящее и нынешнее. Восторженные метафоричные строки, написанные в 1970-х годах, сменяются зрелыми, глубоко философскими размышлениями Шамсутдинова сегодняшнего. Степенность чувств, зрелость души, внимание ко всем проявлениям жизни преобладают в настроении поэта. Читая строчку за строчкой, понимаешь, что  к каждому приходит время мудрости, время познания смысла бытия, которое преображает, возносит к истинам, открывает окружающее с невиданных дотоле сторон. Как бы то ни было, с возрастом жизнь не останавливается. А продолжается и расцветает новыми красками... В преддверии празднования Дня пожилых людей предлагаем читателям познакомиться с произведениями Николая Шамсутдинова из трехтомника «Избранное».

------

• Егерская осень

И вновь мне открылся во мраке лесном
Степенный, осанистый егерский дом…

Сквозь дух медуницы и ропот рубах
На росном подворье и блеск на зубах
Роскошной молодки,
проплывшей в калитку,
Пронес я сенями полуденный свет,
И мягко она  прошумела вослед,
Покойнов дверях притушила улыбку.
Саженное солнце стояло в избе,
Глухой позолотой водя по резьбе
Столетней берданки…
Чумны, с полотенца
Горели и тлели, ознобом дыша,
Базарные розы и маковый шар,
Волнуя листвы пожелтевшие тельца.
Лохматые краски сбивались в костры,
Дышала хлебами кирпичная глотка…

Шугнув полотенцами  морок махры,
Привычные байки  заводит молодка.

А егерь, в забытом  колючем дыму,
За чахлою стенкою,  точно вериги,
Роняя ненужные руки,
В дому
Скупые на свете
догащивал миги.

…Он умер в последний  четверг сентября,
И – хлынули страсти, кострами рябя,
Сбивая в ушкуйники  ушлых ребят, –
Охотничий пламень томился и – вызрел,
И до-олго за лесом,  нам сердце свербя,
Довольный,на воле погуливал выстрел…

(1981)

• Осенние стога

Я там живу – за облетевшим лесом…
Все в тишине, И в золотом окне
Горят стога осеннего замеса –
Пульсирующей свежестью Моне.

Стога крупны, дородны, величавы…
Простреленные синью васильков,
До облаков – языческие главы
Полуденных стогов.
Полынь, пырей – топорщатся упруго,
Но обомни их  в руце тяжело,
И, точно в детстве, плотно ляжет в руку
Сухой травы могучее тепло…

Здесь сталь в траве отгрянула
стозвонно, и потекли по жалу
блики, лишь протяжными
покосами просторно прошли
косцы, выкашивая тишь…
Как размахнулись потные покосы!

Село – цвело,
Позванивая косами по росам,
Распаренное, летнее село.
Не потому ли я, омытый жаром,
Здесь набираюсь сил,  ведь испокон
Слагал стога,  закатным солнцем яро,
Как златовласый Август, обагрен?

Мир копнам, пламенеющим на вилах! ­—
Их сладила  умелая рука…
Село свое уменье,
ловкость, силу
Сметало в огнеликие стога.

Здесь воробьишки
мечутся в испуге,
Когда, на фоне вздыбленных стогов,
Ворочаются баховские фуги
В тяжелых глотках медленных быков.
Орут звонкоголосые насесты,
и слитно петушиная капелла вступает
по зародам и заборам в согласный хор…
И белые несушки, как
шустрые, досужие болтушки, взъерошено судачат
друг о дружке.
А птичница – веселые
веснушки – им подсыпает
ячменя из кружки, да дряхлый дед свернулся на лежанке,
давно забывший думать
о тальянке да  о кудрявой, о бедовой Ганке…
Морщинистая, слабая юдоль…
Он, с бородой в сметанке или манке,  грозит костлявой дланью
«лихоманке», едва в костях просверкивает боль…

Но сонно он смежил веки – И, словно бы наяву,
(Минувшее подступило, и память глаза открыла…)
Он певчею сталью валит  языческую траву.
Ржаной, нутряною силой
в нем перебродил – Ярила.

Он гонит перед собою зеленый,  тяжелый гул,
Он вброд переходит зори, с молодками озорует,
Выходит к реке и, потный,  мерцая на берегу,
Горящие ступни студит  в студеных летейских струях…
Земля, клокоча, вздымает  глубинное волшебство,
Лежат впереди покосы, трава за спиной распрямилась…
Вместилище мира –  весь он просторный, как божество,
Устал и уснул, как  в первый день сотворенья мира.

(1982)

• Ноябрьская ночь

Еловые нахмуренные лапища,
Что прячете вы  в сутеми  лесной? –
Гнездовия? Языческие капища?

Словно болид, вовсю пылая, та еще,
Луна плывет протяжною зимой…
Озарены огнем ее летучим
И ночь над цепенеющей рекой,
И древний сторож с ветхой бородой,
И белый яр, и бакенщик, задумчив…

Хотя какие бакены зимой?

Есть прелесть тихих мыслей – и во мраке,
И в лунном цепенеющем огне.
Но скрипнули шаги, и лай собаки
Царапнул по еловой тишине.

И чуткие, нахмуренные лапища
Смыкаются, как будто хороня
Гнездовия – иль, может, все же капища? –
Во исступленье лунного огня…

(1975)

• Ветеран

Громыхнувши в сенях,
Вырастает в дверях
И – смятение взгляд отвело:
Боль в запавших глазах…
Стиснув дужку в  зубах,
Он заносит с водою ведро…

Льет вода через край.
Отстранив: «Не мешай!» –
Он с натугою ставит ведро
На приступочку, сед,
На усталом лице –
Окровавленный рот.
Пустота в рукавах –
Вот и носит в  зубах…
С состраданьем тут не суесловь…
С мутной дрожью в руках,
Я шепчу:
«Как же так?!» –
На губах промокнув ему кровь.
Ах, беда ты беда!
Он в ответ:
«Ерунда!
Я, товарищ писатель,  привык…
Тяжелей в холода,
В стужу, значит, когда
Примерзает к железу язык.
Был бы сын али внук…

Да кому ж я – без рук?
И домишко-то, вишь ты, пустой…
Что ж меня, сатана,
Не догрызла война,
Поперхнулась, проклятая, мной?!
Ты страдать погоди…
Вот ударят дожди,
И начнется веселая жизнь:
Ни дыру не закрыть,
Ни гвоздя не забить,
И – зубами за воздух держись…

Обещал мне райком
Не квартиру, так дом… –
И тоскливая в голосе дрожь, –
Разве жизнь это?!
Ад!
И, к тому ж, все глядят
С нетерпеньем, когда, мол, помрешь?
Немец бил – не добил…
Но, подумай, нет сил,
И что выжил – никак не прощу
Я себе! Знаешь, сам
Я теперь по ночам
У судьбы своей смерти прошу,
Так от жизни устал…»

Он себя проклинал,
Брат по мукам кромешным Христу,
Что сорвался с креста,
С воем – «В душу-Христа!» –
Свои руки оставив кресту.
Он шагнул за предел,
Духом не почернел,
Как в лесу,заплутав меж людей,
Выбиваясь из сил…
Мир ему не простил
Бессердечности лютой своей.

На бескровных губах —
Кровь,и мука в глазах,
Поседевших от слез…
Нет же рук,
Чтобы кров перекрыть,
Чтобы … горло сдавить,
Лишь бы выпростать душу из мук!
… Забываюсь во сне…
Но простерся ко мне
Шорох прошлых,
военных времен –
Его пальцы в ночи,
Бестелесны почти,
Обжигая, впиваются в сон…

(1979)

Фото из архива Николая ШАМСУТДИНОВА