Размер шрифта+
Цветовая схемаAAA

Футляр для поэта

Общество, 11:01, 11 ноября 2010, Елена СЛИНКИНА
Слушать новость
Футляр для поэта. .

Современник
Молодой оригинальный поэт и писатель Сергей Третьяков в своем творчестве тему родного города – города-призрака и города-самозванца (ох, как не принято сейчас так говорить о Тобольске!) – озвучивает горько и болезненно.

------

Здесь фонари, как северные пальмы,
Воспряли к небу коромыслом.
Горящие плоды повисли,
И свет от них холодный, дальний,
Как простыни в бесплодной спальне.

Город, где он ищет любовь, встречает его пустыми квадратами окон.

Я шел под вечер бежевый,
Твердил себе, как бешеный:
«А где же вы, а где же вы?»
Сверлил прохожих оком.
Сосульки висли пейсами,
Рекламы липли гейшами,
Читал дома, как пейджеры –
Квадратиками окон…

Грустновато, не правда ли? Не каждый сейчас пишет так, как хочет. А он пишет. И живет в полной нищете, работая дворником, каменщиком или не работая вовсе. Но не просит и не приседает в ритуальных танцах… Его книги не продаются, а читаются в очень узком кругу литераторов. И все равно Третьяков – феномен! Его строки уникальны сами по себе…
Читайте!

Человек, похожий на клошара,
Жил в коробке из-под холодильника.
Все друзья его – собаки и кошары –
К нему в гости приходили.
Человек, похожий на клошара,
Говорил, что Бог – подобье шара.
Говорил, что он доволен шалашом,
Бог ведь тоже был бомжом.

И Сергей мог бы рыться в помойке, но у него есть мама, которая «готова жертвовать, и предела этой жертвенности нет», как он пишет в «Книге унижений», есть прошлое, как у всех или у многих… Обыкновенная тобольская школа, медицинское училище, работа в деревне, духовная семинария – разочарование… Из-за него, наверное, и черная проза в духе Генри Миллера. Но все-таки абсолютно наша. И плакать хочется, читая о девочке-инвалиде, купившей у автора какую-то безделицу. Был и такой период в его биографии – на рынке торговал…

«Руку она умела протягивать прямо, и ладонь держала ровно. Я положил ей на ладонь в черной вязаной перчатке четыре рубля. Сказала: «Пазыбо». Мне стало ее так жалко, аж до спазмов в горле. Кажется, даже в лице у меня произошли какие-то перемены, и она это заметила. Я влюбился с первого взгляда…»

Сергей готов любить, но не видит или не хочет видеть, что это возможно. Он уходит. В себя, в ночь, в зиму, в реку.

Иду к реке. Иду на омут.
Свисает тьма с небес, как борода Иеговы.
И человек, как вошь средь этой ночи.
Кто суетится в ней бесплодней и жесточе?
Но образы в его стихах бывают и яркими, как звезды.
Зима – огромная, как торт.
Многоэтажный, белый торт.
Как страсть, как умереть, как спорт,
Как продолжение строки…

К стихам Третьякова хочется возвращаться, как к картинам, которые понравились, но в которых ты что-то не успел разглядеть и все время оборачиваешься, чтобы…

Взгляд на себя.
На собственное тело,
На ниточку усыпанной тропы,
На жизнь свою, что пулей пролетела…
Взгляд на осенние, чуть скованные лужи,
Как некому подобью скорлупы,
Увиденной яичницей снаружи.

…Он медленно идет мне

навстречу, часто останавливаясь. Всматривается в толпу. Мы почти не знакомы – боится пропустить. Одет не по погоде: в теплынь в куртке-футляре… Уже через полчаса сидим на кухне писателя-бунтаря Александра Рахвалова, говорим о новых фильмах и современных режиссерах, о церкви и Пауло Коэльо, о любви и нелюбви, и, конечно же, о поэзии. Читаю ему свое последнее.

– Отвратительно! В смысле, хорошо! – улыбается (а слушал напряженно), и я рада – наверное, неплохо.

Заторопился. Хотя куда ему бежать? Замок на куртке опять заедает – вот жизнь… И попросить у нее нечего, а впрочем...

Дай горе, счастье, смерть, любовь, победы.
И дождичек в четверг, и солнце в среду,
Но покориться людяммне не дай…


Елена СЛИНКИНА, г. Тобольск

Фото автора

12 –

Далее в сюжете: «Я лелею осень эту странную и совсем о лете не жалею...»

Современник
Молодой оригинальный поэт и писатель Сергей Третьяков в своем творчестве тему родного города – города-призрака и города-самозванца (ох, как не принято сейчас так говорить о Тобольске!) – озвучивает горько и болезненно.

------

Здесь фонари, как северные пальмы,
Воспряли к небу коромыслом.
Горящие плоды повисли,
И свет от них холодный, дальний,
Как простыни в бесплодной спальне.

Город, где он ищет любовь, встречает его пустыми квадратами окон.

Я шел под вечер бежевый,
Твердил себе, как бешеный:
«А где же вы, а где же вы?»
Сверлил прохожих оком.
Сосульки висли пейсами,
Рекламы липли гейшами,
Читал дома, как пейджеры –
Квадратиками окон…

Грустновато, не правда ли? Не каждый сейчас пишет так, как хочет. А он пишет. И живет в полной нищете, работая дворником, каменщиком или не работая вовсе. Но не просит и не приседает в ритуальных танцах… Его книги не продаются, а читаются в очень узком кругу литераторов. И все равно Третьяков – феномен! Его строки уникальны сами по себе…
Читайте!

Человек, похожий на клошара,
Жил в коробке из-под холодильника.
Все друзья его – собаки и кошары –
К нему в гости приходили.
Человек, похожий на клошара,
Говорил, что Бог – подобье шара.
Говорил, что он доволен шалашом,
Бог ведь тоже был бомжом.

И Сергей мог бы рыться в помойке, но у него есть мама, которая «готова жертвовать, и предела этой жертвенности нет», как он пишет в «Книге унижений», есть прошлое, как у всех или у многих… Обыкновенная тобольская школа, медицинское училище, работа в деревне, духовная семинария – разочарование… Из-за него, наверное, и черная проза в духе Генри Миллера. Но все-таки абсолютно наша. И плакать хочется, читая о девочке-инвалиде, купившей у автора какую-то безделицу. Был и такой период в его биографии – на рынке торговал…

«Руку она умела протягивать прямо, и ладонь держала ровно. Я положил ей на ладонь в черной вязаной перчатке четыре рубля. Сказала: «Пазыбо». Мне стало ее так жалко, аж до спазмов в горле. Кажется, даже в лице у меня произошли какие-то перемены, и она это заметила. Я влюбился с первого взгляда…»

Сергей готов любить, но не видит или не хочет видеть, что это возможно. Он уходит. В себя, в ночь, в зиму, в реку.

Иду к реке. Иду на омут.
Свисает тьма с небес, как борода Иеговы.
И человек, как вошь средь этой ночи.
Кто суетится в ней бесплодней и жесточе?
Но образы в его стихах бывают и яркими, как звезды.
Зима – огромная, как торт.
Многоэтажный, белый торт.
Как страсть, как умереть, как спорт,
Как продолжение строки…

К стихам Третьякова хочется возвращаться, как к картинам, которые понравились, но в которых ты что-то не успел разглядеть и все время оборачиваешься, чтобы…

Взгляд на себя.
На собственное тело,
На ниточку усыпанной тропы,
На жизнь свою, что пулей пролетела…
Взгляд на осенние, чуть скованные лужи,
Как некому подобью скорлупы,
Увиденной яичницей снаружи.

…Он медленно идет мне

навстречу, часто останавливаясь. Всматривается в толпу. Мы почти не знакомы – боится пропустить. Одет не по погоде: в теплынь в куртке-футляре… Уже через полчаса сидим на кухне писателя-бунтаря Александра Рахвалова, говорим о новых фильмах и современных режиссерах, о церкви и Пауло Коэльо, о любви и нелюбви, и, конечно же, о поэзии. Читаю ему свое последнее.

– Отвратительно! В смысле, хорошо! – улыбается (а слушал напряженно), и я рада – наверное, неплохо.

Заторопился. Хотя куда ему бежать? Замок на куртке опять заедает – вот жизнь… И попросить у нее нечего, а впрочем...

Дай горе, счастье, смерть, любовь, победы.
И дождичек в четверг, и солнце в среду,
Но покориться людяммне не дай…


Елена СЛИНКИНА, г. Тобольск

Фото автора

12 –



Ранее в сюжете

«Я там живу – за облетевшим лесом…»

30

Сила памяти

16

Фильм тюменского режиссера покажут на двух международных фестивалях

29 марта

В Тюменской области ежегодную денежную выплату получили более 6,9 тыс. почетных доноров

29 марта