Сибирский характер помог выжить
личность
В облике моего старшего товарища Александра Колтунова, полковника милиции в отставке, в его небрежном зачесе волос угадывается напористая, ершистая натура. Вот узнал он в бытность начальником милиции, что квартиру, предназначенную трудяге-оперу, вдруг по усмотрению «самого» переиначили выделить кому-то из своих, управленческих. Стал отстаивать правоту. Да еще с угрозой, что пойдет жаловаться в обком партии. И отстоял. В то время возглавляемый им Ленинский РОВД г. Тюмени был передовым.
И никаким проверяющим комиссиям не удавалось скомпрометировать этот успех.
Однако рассказ не о том, как приходилось заслуженному работнику МВД СССР, а о том, как воевалось Саше Колтунову, едва переступившему порог совершеннолетия.
Что чувствовалось в борьбе с этим чудищем, пожирателем человеческих жизней – Молохом Великой Отечественной войны.
– В Омске, где я жил с родителями, – вспоминает он, – весь наш десятый класс сразу через райком комсомола попросился на войну. Бутаков, Рыбаковский, Санников… Нет, тот в саперное подался. Горбатенький тоже не в счет… В общем, ребят было тринадцать, – голос ветерана по-молодому крепок, лишь пристукивающая столешницу ладонь выдает легкое волнение.
– Призвали уже осенью. Барабинск… 238‑й отдельный лыжный батальон… Ну и первая встреча с врагом в сорок втором.
Наша неспешная беседа проходит в его домашнем кабинете, украшенном оленьими рогами. Озвученные им страницы военной биографии представлялись мне в живых картинах. Вглядывался, слушал внимательно и будто касался обнаженного нерва.
Окопное лихо
То была первая настоящая атака. Рваный бег с пальбой по февральской заснеженной пересеченке. Отчаянный бросок на выживание. Вчерашних школьников, ошалевших от грохота, криков, свиста пуль, бросили в самое пекло.
В обманную пустоту траншеи Бутаков заскочил первым. Но уже выскакивал из-за выступа, опасно бросался навстречу немец в каске. И угодил после неудачного штыкового выпада под удар лопаткой. Боковым в голову. Каска с разрубленным ремешком крепления слетела. Из-за спины друга, успев подскочить, тоже лопаткой приложился и Колтунов. Отправили немца в глубокий нокаут. Горячка не прошла. Как заведенные, пацаны не могли остановиться…
Немцев уже выбили. Прибежал встревоженный ротный. Видит, сидят салаги возле изрубленного немца и плачут. Тотчас обоих отправили в медсанбат с нервным срывом. Но и там, среди белых матерчатых стен, успокоительных пилюль и уколов, лучше не становилось. В дичайшей тоске осознавалась неотвратимость безнадеги, когда надо убивать. Мозг искал способы избавления и не находил. У войны оказалось пугающе свирепое лицо. Через неделю, когда оклемался, все дурное из мыслей ушло. Твердо решил – воевать честно, по судьбе. Убьют, так убьют.
И снова в строю
Был март сорок второго. Шестая гвардейская наступала слева, как раз на те траншеи, где с Бутаковым недавно срубили немца. Враг не выдержал, сдал ледяные бастионы. Или что-то вроде того: толстенные стены из снега, пропитанные водой, стали ледяными, защищая от пуль и осколков. Имелись бойницы даже под пушку. Один такой заняли впятером: трое с пулеметом «максим», замкомандира роты автоматчиков лейтенант Кулько. И он – связным. В задней стенке пробили амбразуры. Приготовились… Одну атаку отбили. Колтунов помнит, как расстрелял диск. Вытащил из подсумка другой. Только примерился вставить, как вдруг перед глазами полыхнуло огнем. Дальше – темнота и беспамятство.
– Они пулемет-то засекли – и прямой наводкой под катки. Расчет погиб, пулеметчику снесло голову, а нас с Кулько контузило, – продолжает рассказ ветеран. – С месяц потом отходил в лазарете. Кружилась голова, почти оглох, временами отключался. После контузии всерьез замаячила невеселая доля: охранять где-нибудь в тылу склады с военным имуществом.
Выручил командир санроты 1281‑го стрелкового полка военврач третьего ранга Покровский, направив на курсы санинструкторов. Тем самым нестроевику открыл дверь в действующую армию. В качестве старшины, помощника командира взвода санитарных носильщиков.
Потерь среди них, как убедился, оказывалось не меньше, чем в прямой схватке с врагом. Бывало, выкашивало почти всех, лезущих под пули за очередным раненым.
На секунду отвлекаюсь на настенные часы. Пошел четвертый час беседы. Не утомительно ли для 86‑летнего ветерана? Но нет. Густой голос в суровой силе. Военная выправка. И память отменная.
Последний бой – он трудный самый
...Прошедшей ночью в отбитых у врага слитных деревеньках Большое и Малое Меркулово он со своим взводом санитарных носильщиков занимался эвакуацией раненых в Кузнецовские Выселки, в полковой медицинский пункт. С ними в темноте на пяти подводах, при боевом охранении, благополучно прибыли на место, но не успел солдат отчитаться и прилечь отдохнуть, как пришлось возвращаться с распоряжением командира полка: роте танков срочно отбыть в Кузнецовские Выселки.
Уже завиднелось. Оставив за себя старшину Манукяна, вдвоем с пово-зочным, налегке, погнали той же дорогой назад. С опаской поглядывали в сторону Мелового: двое связных не прошли. Успели проскочить с километр, как лошадь вдруг взбрыкнула на скаку и завалилась набок. Тотчас с поля долетел рык тяжелого пулемета. Стреляли трассирующими, как успел заметить, от Мелового.
Повозочный куда-то скрылся. А Колтунов, где канавой, где перебежками среди кустов, все-таки добрался. Передал танкистам приказ. И тридцатьчетверки, грохоча и пуская дым, подались напрямик верхней дорогой.
В кирпичном доме, бывшей школе, а теперь штабе батальона, чувствовалось напряжение, какое бывает перед боем. Комбат, решительный мужчина, взглянув на наручные часы, сказал:
– Сейчас у немцев утренний туалет. Без завтрака до девяти не полезут. В ротах осталось по тридцать-сорок бойцов. Вряд ли удержим. Трофейное оружие знаешь?
– А как же. Вон на сошках в углу пулемет МГ-34.
– Забирай, и пять коробок патронов к нему.
– На столе «парабеллум». Возьму?
– Бери. И обойму в придачу. Там в Малом пулемет «максим» с обслугой и сержант без опыта, с одиннадцатью бойцами, а ты из лыжбата. Разберись, что и как. Приказывать не могу. Твоя задача – спасать раненых.
В Большом Меркулове, не выдержав натиска, начали отход. При смене позиции, ближе к болоту, Колтунов и схватил свою первую пулю. Без боли, прошив левый тазобедренный сустав, она срубила на бегу. Подумалось, надо ползти. Но уже поворачивался: откуда? Новая пулеметная очередь подбила снег у плеча. Увидел вдали разрушенный дом, с плоско просевшей соломенной крышей и огневой точкой на ней. Длинно приложился в ответ. Дуло вражеского пулемета резко задралось. Значит, срезал.
Перевязывать рану не имело смысла, пополз. Казалось, на миг закрыл глаза... Уж не из забытья ли тот черный, угрожающий зрак дула, наставленный прямо на него? Мгновенно пробудивший рефлекс охотника из той, мирной, омской жизни: ответить навскидку. Успеть!
Его нашли в темноте ночи, в четыре часа – рядовой Валиулин и раненный в шею Прощенко, который категорично заявил:
– Пока Саньку не вытащим, в госпиталь не поеду.
Спасибо доктору Вильской: так плотно засыпала раны стрептоцидом, что за двенадцать суток мотаний – до стационара – обошлось без нагноений. Осколок, торчащий из черепа, поддался только щипцам. Кожа с обмороженных рук и ног сходила струпьями. Сделав рентгеновский снимок тазобедренного сустава, назвали счастливчиком. Сдвинься раневой канал чуток в сторону – и разнесло бы сустав вдребезги.
Мирными дорогами
Ну а дальше пошла неспешная дорога по жизни. Сперва через мнимую гибель в Ельце: американский «Дуглас», перебрасывающий раненых, с которого его сняли в последний момент, заменив на другого лежачего, был сбит, а список остался. Мать, получив похоронку, уревелась.
Еще далее через годы и расстояния… В Тюмени – от простого оперативника до начальника крупного милицейского подразделения. От среднего – к высшему образованию. При наградах за раскрытие тяжких преступлений и безупречную службу в органах внутренних дел в течение двадцати семи лет.
К просветительской работе с молодежью в совете ветеранов. Да через годовщины Великой Победы, что ковалась и его ратным трудом, отмеченным боевым орденом Красной Звезды. Как и трудом жены, Ольги Ивановны, военной радистки, благословенна ее память, награжденной медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина».
Они продолжили милицейскую династию, основателем которой был отец ветерана, Георгий Игнатьевич, майор внутренней службы, работавший в Тюмени с 1944 года – со дня образования области. Чему в музее УВД посвящен целый стенд.
На прощание Колтунов вдруг открылся еще в одной ипостаси: страстного охотника. Оленьи рога, оказывается, один из его трофеев. Взял на заметку: послушать как-нибудь и охотничьи рассказы. Не сомневаюсь, будет интересно.
Фото автора
Далее в сюжете: Губернатор вручил награды ветеранам войны, проживающим в Тюменской области
личность
В облике моего старшего товарища Александра Колтунова, полковника милиции в отставке, в его небрежном зачесе волос угадывается напористая, ершистая натура. Вот узнал он в бытность начальником милиции, что квартиру, предназначенную трудяге-оперу, вдруг по усмотрению «самого» переиначили выделить кому-то из своих, управленческих. Стал отстаивать правоту. Да еще с угрозой, что пойдет жаловаться в обком партии. И отстоял. В то время возглавляемый им Ленинский РОВД г. Тюмени был передовым.
И никаким проверяющим комиссиям не удавалось скомпрометировать этот успех.
Однако рассказ не о том, как приходилось заслуженному работнику МВД СССР, а о том, как воевалось Саше Колтунову, едва переступившему порог совершеннолетия.
Что чувствовалось в борьбе с этим чудищем, пожирателем человеческих жизней – Молохом Великой Отечественной войны.
– В Омске, где я жил с родителями, – вспоминает он, – весь наш десятый класс сразу через райком комсомола попросился на войну. Бутаков, Рыбаковский, Санников… Нет, тот в саперное подался. Горбатенький тоже не в счет… В общем, ребят было тринадцать, – голос ветерана по-молодому крепок, лишь пристукивающая столешницу ладонь выдает легкое волнение.
– Призвали уже осенью. Барабинск… 238‑й отдельный лыжный батальон… Ну и первая встреча с врагом в сорок втором.
Наша неспешная беседа проходит в его домашнем кабинете, украшенном оленьими рогами. Озвученные им страницы военной биографии представлялись мне в живых картинах. Вглядывался, слушал внимательно и будто касался обнаженного нерва.
Окопное лихо
То была первая настоящая атака. Рваный бег с пальбой по февральской заснеженной пересеченке. Отчаянный бросок на выживание. Вчерашних школьников, ошалевших от грохота, криков, свиста пуль, бросили в самое пекло.
В обманную пустоту траншеи Бутаков заскочил первым. Но уже выскакивал из-за выступа, опасно бросался навстречу немец в каске. И угодил после неудачного штыкового выпада под удар лопаткой. Боковым в голову. Каска с разрубленным ремешком крепления слетела. Из-за спины друга, успев подскочить, тоже лопаткой приложился и Колтунов. Отправили немца в глубокий нокаут. Горячка не прошла. Как заведенные, пацаны не могли остановиться…
Немцев уже выбили. Прибежал встревоженный ротный. Видит, сидят салаги возле изрубленного немца и плачут. Тотчас обоих отправили в медсанбат с нервным срывом. Но и там, среди белых матерчатых стен, успокоительных пилюль и уколов, лучше не становилось. В дичайшей тоске осознавалась неотвратимость безнадеги, когда надо убивать. Мозг искал способы избавления и не находил. У войны оказалось пугающе свирепое лицо. Через неделю, когда оклемался, все дурное из мыслей ушло. Твердо решил – воевать честно, по судьбе. Убьют, так убьют.
И снова в строю
Был март сорок второго. Шестая гвардейская наступала слева, как раз на те траншеи, где с Бутаковым недавно срубили немца. Враг не выдержал, сдал ледяные бастионы. Или что-то вроде того: толстенные стены из снега, пропитанные водой, стали ледяными, защищая от пуль и осколков. Имелись бойницы даже под пушку. Один такой заняли впятером: трое с пулеметом «максим», замкомандира роты автоматчиков лейтенант Кулько. И он – связным. В задней стенке пробили амбразуры. Приготовились… Одну атаку отбили. Колтунов помнит, как расстрелял диск. Вытащил из подсумка другой. Только примерился вставить, как вдруг перед глазами полыхнуло огнем. Дальше – темнота и беспамятство.
– Они пулемет-то засекли – и прямой наводкой под катки. Расчет погиб, пулеметчику снесло голову, а нас с Кулько контузило, – продолжает рассказ ветеран. – С месяц потом отходил в лазарете. Кружилась голова, почти оглох, временами отключался. После контузии всерьез замаячила невеселая доля: охранять где-нибудь в тылу склады с военным имуществом.
Выручил командир санроты 1281‑го стрелкового полка военврач третьего ранга Покровский, направив на курсы санинструкторов. Тем самым нестроевику открыл дверь в действующую армию. В качестве старшины, помощника командира взвода санитарных носильщиков.
Потерь среди них, как убедился, оказывалось не меньше, чем в прямой схватке с врагом. Бывало, выкашивало почти всех, лезущих под пули за очередным раненым.
На секунду отвлекаюсь на настенные часы. Пошел четвертый час беседы. Не утомительно ли для 86‑летнего ветерана? Но нет. Густой голос в суровой силе. Военная выправка. И память отменная.
Последний бой – он трудный самый
...Прошедшей ночью в отбитых у врага слитных деревеньках Большое и Малое Меркулово он со своим взводом санитарных носильщиков занимался эвакуацией раненых в Кузнецовские Выселки, в полковой медицинский пункт. С ними в темноте на пяти подводах, при боевом охранении, благополучно прибыли на место, но не успел солдат отчитаться и прилечь отдохнуть, как пришлось возвращаться с распоряжением командира полка: роте танков срочно отбыть в Кузнецовские Выселки.
Уже завиднелось. Оставив за себя старшину Манукяна, вдвоем с пово-зочным, налегке, погнали той же дорогой назад. С опаской поглядывали в сторону Мелового: двое связных не прошли. Успели проскочить с километр, как лошадь вдруг взбрыкнула на скаку и завалилась набок. Тотчас с поля долетел рык тяжелого пулемета. Стреляли трассирующими, как успел заметить, от Мелового.
Повозочный куда-то скрылся. А Колтунов, где канавой, где перебежками среди кустов, все-таки добрался. Передал танкистам приказ. И тридцатьчетверки, грохоча и пуская дым, подались напрямик верхней дорогой.
В кирпичном доме, бывшей школе, а теперь штабе батальона, чувствовалось напряжение, какое бывает перед боем. Комбат, решительный мужчина, взглянув на наручные часы, сказал:
– Сейчас у немцев утренний туалет. Без завтрака до девяти не полезут. В ротах осталось по тридцать-сорок бойцов. Вряд ли удержим. Трофейное оружие знаешь?
– А как же. Вон на сошках в углу пулемет МГ-34.
– Забирай, и пять коробок патронов к нему.
– На столе «парабеллум». Возьму?
– Бери. И обойму в придачу. Там в Малом пулемет «максим» с обслугой и сержант без опыта, с одиннадцатью бойцами, а ты из лыжбата. Разберись, что и как. Приказывать не могу. Твоя задача – спасать раненых.
В Большом Меркулове, не выдержав натиска, начали отход. При смене позиции, ближе к болоту, Колтунов и схватил свою первую пулю. Без боли, прошив левый тазобедренный сустав, она срубила на бегу. Подумалось, надо ползти. Но уже поворачивался: откуда? Новая пулеметная очередь подбила снег у плеча. Увидел вдали разрушенный дом, с плоско просевшей соломенной крышей и огневой точкой на ней. Длинно приложился в ответ. Дуло вражеского пулемета резко задралось. Значит, срезал.
Перевязывать рану не имело смысла, пополз. Казалось, на миг закрыл глаза... Уж не из забытья ли тот черный, угрожающий зрак дула, наставленный прямо на него? Мгновенно пробудивший рефлекс охотника из той, мирной, омской жизни: ответить навскидку. Успеть!
Его нашли в темноте ночи, в четыре часа – рядовой Валиулин и раненный в шею Прощенко, который категорично заявил:
– Пока Саньку не вытащим, в госпиталь не поеду.
Спасибо доктору Вильской: так плотно засыпала раны стрептоцидом, что за двенадцать суток мотаний – до стационара – обошлось без нагноений. Осколок, торчащий из черепа, поддался только щипцам. Кожа с обмороженных рук и ног сходила струпьями. Сделав рентгеновский снимок тазобедренного сустава, назвали счастливчиком. Сдвинься раневой канал чуток в сторону – и разнесло бы сустав вдребезги.
Мирными дорогами
Ну а дальше пошла неспешная дорога по жизни. Сперва через мнимую гибель в Ельце: американский «Дуглас», перебрасывающий раненых, с которого его сняли в последний момент, заменив на другого лежачего, был сбит, а список остался. Мать, получив похоронку, уревелась.
Еще далее через годы и расстояния… В Тюмени – от простого оперативника до начальника крупного милицейского подразделения. От среднего – к высшему образованию. При наградах за раскрытие тяжких преступлений и безупречную службу в органах внутренних дел в течение двадцати семи лет.
К просветительской работе с молодежью в совете ветеранов. Да через годовщины Великой Победы, что ковалась и его ратным трудом, отмеченным боевым орденом Красной Звезды. Как и трудом жены, Ольги Ивановны, военной радистки, благословенна ее память, награжденной медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина».
Они продолжили милицейскую династию, основателем которой был отец ветерана, Георгий Игнатьевич, майор внутренней службы, работавший в Тюмени с 1944 года – со дня образования области. Чему в музее УВД посвящен целый стенд.
На прощание Колтунов вдруг открылся еще в одной ипостаси: страстного охотника. Оленьи рога, оказывается, один из его трофеев. Взял на заметку: послушать как-нибудь и охотничьи рассказы. Не сомневаюсь, будет интересно.
Фото автора
Ранее в сюжете
