Тюменский химик Лариса Алхимова – о Нобелевской премии и молодежи в науке
«В восьмом классе началась химия. Я думаю: что-то вообще легкий предмет»
Фото Дениса Моргунова
Далее в сюжете: Археологи рассказали о находках во время реконструкции улицы Ленина в Тюмени
Темой Губернаторских чтений в этом году стала молодежь. И выбор обоснован – как утверждают эксперты, именно от молодых людей зависит будущее нации. Например, Ларисе Алхимовой – всего 25 лет. За ее плечами ряд научных публикаций, грантов, работа в передовых лабораториях. Мы поговорили с девушкой о развитии науки в области, узнали о применении ИИ и обсудили итоги Нобелевской премии. // «Тюменская область сегодня»
Общее между художником и ученым
– Алхимова – это твоя настоящая фамилия? Кажется, что лучше и не придумать, ведь как корабль назовешь…
– Настоящая (улыбается). А с химией история такая – в первом классе я как-то рассуждала: «Мам, я хочу стать актрисой или космонавтом». А она мне: «Забудь пока об этом. Вот в 11-й класс пойдешь – тогда и будешь выбирать». Прошли годы, я об этом не вспоминала. В восьмом классе началась химия. Я думаю: что-то вообще легкий предмет.
– Легкий?
– Ну да. То есть там нет столь сложных закономерностей, как в физике. Думаю: всё, надо брать. Надо идти за талантом, видимо. Талант был в химии.
– Всё-таки эта «легкость» зависит от объяснений педагогов или от предрасположенности?
– Наверное, больше от способности к визуализации. Важно, как ты представляешь себе атомы и молекулы в пространстве. То есть это больше про воображение, если оно есть, то проблем нет. А еще если есть логическое мышление, математический аппарат – в общем, всё складывается, – тогда в химии будет просто.
– А почему ты решила идти дальше? Учиться, чтобы пополнить ряды ученых… Неужели школьники или первокурсники и правда мечтают об академической карьере?
– У меня был интерес. Что такого есть в этой сфере? Меня привлекла свобода творчества.
Что бы ни говорили, но и люди искусства, и люди науки – это всегда увлеченные личности. И если мне говорят: «Сделай вот так», я не буду делать, если это не совпадает с моей системой ценностей. Это не сработает.
– То есть ученые могут отказываться от работы?
– Скорее, так – тебе говорят: «Мы хотим вот это разработать». Ты – эксперт, у которого есть свой уровень знаний: ты прошел все стадии образования, плюс у тебя кругозор не только научный, но и прикладной. И с этой позиции уже думаешь, будет ли это полезно, стоит ли оно того. Сейчас идет политика импортозамещения, и науку активно попытаются вовлечь в бизнес.
Читайте также: Профессор Олег Данилов: Промпт-инженером должен стать каждый
Последние достижения в химии
– К чему это приводит? Насколько это масштабные изменения?
– Это действительно серьезная тема. Раньше казалось, что бизнес и наука – это два отдельных столпа. А сейчас эти линии пересекаются. Бизнес старается их соединить. Но вот в чем момент творчества: ученые, по большому счету, не обязаны что-то делать на заказ. Однако они живут за счет финансирования государства, и сейчас этот момент пытаются немного изменить, стремясь поддерживать в первую очередь практико-ориентированные проекты.
Чтобы объяснить разницу, как пример – недавно же вручили Нобелевскую премию по химии. Ее дали за разработку металлоорганических структур. Эти соединения синтезируют, про них пишут статьи. Некоторые ученые пишут хорошие работы – люди просто опробовали методы и работают на какой-то практический результат. А бывают случаи, когда исследователи настолько зацикливаются на своих идеях создать новые вещества, что это превращается в некое искусство, которое потом нигде не применишь.
– Получается, первое лучше второго? «Польза» важнее «искусства»?
– По крайней мере, у нас в стране точно. И если сравнивать с Нобелевской премией прошлого года, то в тот раз ее дали за разработку фактически двойника на основе технологий искусственного интеллекта. Проект позволяет предсказывать структуру соединений, которые мы, например, еще не знаем и не выделяли вживую, в кристаллическом виде. Те же самые препараты против рака могут разрабатываться на основе подобных технологий. Ведь нужно понять, как работает какой-либо фермент и что нужно добавить, чтобы в случае его выхода из строя он больше не причинял вреда.
Фото из личного архива героини
База Советского Союза и переписка с гениями
– Можно ли считать тебя ученым? Что вообще нужно для этого статуса?
– Мой индекс Хирша равен 8. Это очень высокий показатель, такое у академиков бывает. Это значит, что 8 моих научных статей процитировали в своих работах другие специалисты более 8 раз. В общем, по наукометрическим показателям я очень серьезная дама (смеется). Но мне не хватает степени кандидата, чтобы считаться настоящим ученым. Вот над этим я и работаю, определяюсь с более узким направлением.
– И при этом успеваешь преподавать?
– Да. Сейчас преподаю цифровую культуру, программирование и базы данных. Для студентов химических направлений я провожу занятия по квантовой химии и хемоинформатике. Это интересно. Если брать органическую химию – ты точно знаешь, каким должен быть курс. Эта база была заложена еще в Советском Союзе, и она стала каноническим рассказом, который нужно просто объяснить от начала до конца. А вот с квантовой химией, кристаллохимией, хемоинформатикой такой фокус не пройдет, потому что это передовые направления, которые стремительно развиваются.
– Вернемся к научным журналам. Ученые из Советского Союза зачастую были впереди всей планеты. А сейчас как обстоят дела? Много ли в международных журналах отечественных публикаций?
– Вопрос немного сложнее. Крупные научные журналы в основном принадлежат большим издательским домам, которые исторически сформировались на Западе. Они публикуют статьи, начиная с XIX века, и задают тон в мировой науке. Но российские исследователи там публикуются довольно часто. Видны китайцы, индийцы, русские, европейцы... Сейчас больше всего статей написано китайцами – вероятно, из-за их государственной политики.
Если ты не тратишь время в лаборатории, то у тебя есть возможность прочитать огромное количество статей, найти результаты прошлых лет. И понимаешь: научное знание накапливается, но его почти никто не использует, не систематизирует, как это было 50 лет назад. Никто не пытается на его основе создавать новые модели. Сейчас машинное обучение и искусственный интеллект активно внедряются, и это позволяет по-другому взглянуть на процессы – с точки зрения чистой математики. Ты задаешь данные, и машина выдает результат: такое-то действие привело к такому-то исходу. Эмпирический поиск отходит на второй план. Пора концентрироваться на конкретике.
Читайте также: Алексей Краев: «Тюменцы хотят находить смыслы»
– То есть ученые дружат между собой?
– Да. Я всегда рассказываю студентам: если читаете статью в Science или Nature, то вы можете найти e-mail автора и написать ему. И они часто отвечают, особенно если это увлеченные ученые. Это уникальная возможность пообщаться с гениями международного уровня.
– А не возникает желания уехать туда, на Запад? Или, быть может, покорить столицу?
– У меня лично – нет. Было много возможностей, грантов на обучение за рубежом. Был случай: сижу я однажды в историческом корпусе МГТУ им. Баумана, смотрю на защиты конкурсных работ, на людей, на экран... За окном – Москва, но я понимаю: суть не меняется. Знания можно найти в интернете, а с преподавателем – связаться по почте или через соцсети, провести телемост. Ограничений нет.
Фото Дениса Моргунова
– Как отдыхают ученые? Не знаю. Мне бы поспать. Думаю, большинство в нашей сфере – трудоголики. Сегодня мне снился кошмар – я не могла собрать правильную логическую модель для базы данных. Мозг почему-то продолжает работать над этим даже во сне. Ученые, по-моему, никогда не отдыхают по-настоящему. Процесс мышления не прекращается: ты постоянно в поиске идей, даже когда просто сидишь.
Читайте также:
Синоптик Винштейн рассказал, как прогнозируется погода
О болезнях молодежи и изменениях в пациентах рассказала терапевт ОКБ № 2
Ранее в сюжете



