Русский язык меняется – и это нормально
День русского языка отмечается 6 июня, в день рождения поэта Александра Пушкина
Им восхищались классики, его развитие внимательно изучают филологи, а общество спорит: не слишком ли мы открыты чужим словам и не отвыкли ли от чтения? Ответы на эти вопросы в интервью изданию «Тюменская область сегодня» дала кандидат филологических наук, доцент кафедры языкознания и литературоведения Института социально-гуманитарных наук ТюмГУ Наталья Кузнецова.
Стихийное явление
– Наталья Владимировна, вы уже много лет наблюдаете, как меняется язык. Изменения значительны. Вам не тревожно за судьбу великого и могучего?
– На это есть простой ответ: а вы геолога спрашиваете, почему он не влияет на движение литосферных плит? Они же тоже двигаются постоянно, иногда вызывают землетрясения, катастрофы. Но геолог не может их остановить. Так и язык – он тоже в какой-то мере стихийное явление. Филологи могут закрепить языковую норму, составляя словари. Но даже здесь наше влияние ограничено.
– Каково ваше мнение о том, что русский язык активно наполняется англицизмами? Есть даже закон, запрещающий рекламу, вывески на латинице, но он повсеместно нарушается.
– Когда я ознакомилась с этим законом, у меня остался вопрос: а какое наказание предусмотрено за нарушение? Честно говоря, так и не нашла внятного ответа.
– То есть он носит скорее рекомендательный характер?
– По крайней мере, я не знаю ни одного прецедента, когда кого-то за это наказали.
Русское и по форме, и по функции
– А где граница между естественным заимствованием и «мусорным» использованием?
– Эта граница статистическая. Когда заимствованное слово начинают использовать в разных слоях общества, в разных контекстах, когда от него образуются новые формы с русскими суффиксами – глаголы, прилагательные, существительные – значит, прижилось. Вот, например, слово «хайп» уже стало частью языка: хайпануть, хайповать, хайповый – всё это построено по нашим словообразовательным моделям, а значит, русское и по форме, и по функции.
Фото Сергея Куликова
– И как вы относитесь к тому, что русский язык вбирает в себя так много иностранных слов?
– С восхищением. Русский язык показывает потрясающую способность к усвоению новых элементов. Но не всё, что попадает в язык, в нем остается. Он самоочищается. Например, берем список слов, зафиксированных в каком-нибудь 2013-м или 2015-м – и видим, что большинство из них сегодня никому не известны. Они мелькнули – и всё, их жизнь закончилась.
– Мне всегда импонировала ваша позиция – наблюдать за языком с интересом. А ведь у многих реакция агрессивная: «Снова заимствования, это всё портит…»
– Среди профессиональных филологов агрессии по отношению к заимствованиям почти не бывает. Наоборот, мы понимаем: если слово нужно языку, если оно полезно – оно будет развиваться, обрастать русскими морфемами и постепенно становиться «своим». Но большинство, как я сказала, просто не приживется.
– То есть наш язык сильнее, чем мы думаем? И даже молодежный сленг ему нипочем?
– Безусловно. А молодежный язык очень подвижен, он быстро меняется. Какие слова были в моде, скажем, в 1970-х или 1980-х годах? Где они сейчас? Их почти не осталось. Хотя, например, слово «клёвый» – оно и тогда было популярным, и сегодня его знают.
– А есть примеры, когда сленг входит в литературную норму?
– Да, такое бывает. Например, слово «парень» в XIX веке считалось сниженным, просторечным. Сейчас это обычное разговорное слово. «Тусовка» сейчас звучит абсолютно нейтрально: «тусовка», «тусоваться», но в середине XX века оно принадлежало к уголовному жаргону. Впервые его зафиксировали в словарях тюремной и блатной лексики.
– Вот это да! Даже и не подумаешь сейчас…
– Это типичный путь – слово выходит за пределы жаргона, осваивается обществом, становится нейтральным, а со временем – и литературным.
Фото Сергея Куликова
– Школа помогает сохранять язык в его литературной «чистоте»?
– Да, в школе преподается именно литературная норма. Но тут важно не путать: русский язык – это вся система: литературный, разговорный, просторечный, жаргон, диалекты, даже мат. А литературная норма – это только один из слоев языка. Он нужен, чтобы писать тексты, сдавать экзамены, работать в профессии.
Читать стали больше
– А плохо ли то, что люди стали меньше читать?
– На самом деле не стали. Сейчас читают больше, чем когда-либо в истории. Другое дело, что читают в другом формате: ленты соцсетей, комментарии, блоги. И пишут, кстати, тоже больше. Потому что у каждого теперь есть возможность высказаться – оставить комментарий, вести телеграм-канал.
– Потому что всем дали слово?
– Да, благодаря технической возможности каждый может быть автором. Говоря о чтении, мы имеем в виду книги, а под книгами, как правило, подразумеваем художественную литературу. Но существует множество замечательных нон-фикшн текстов: научно-популярных, биографических – умных, увлекательных, прекрасно написанных. Но всё равно у нас в сознании «читать» – значит читать роман.
– Это потому, что в художественной литературе язык особенно богатый.
– Согласна, в художественной литературе – и в русской, и в других языках – заложен огромный потенциал языковых ресурсов. Она формирует вкус, развивает чувство стиля. Но, между прочим, и подростки сегодня активно пишут художественные тексты. Вы слышали о фанфиках?
– Фанфики? Нет, честно говоря, не знаю, что это...
– Это тексты, которые пишутся по мотивам уже существующих книг, фильмов, сериалов, иногда даже компьютерных игр. Их авторы – в основном подростки и молодежь. И читают эти тексты их сверстники – те, кому интересны те же вселенные, те же герои. Это такая живая, неформальная литература. Очень разнообразная, кстати.
Фото Екатерины Христозовой
Классика требует усилий
– В День русского языка нельзя не вспомнить об Александре Пушкине, ведь это также Пушкинский день. К сожалению, современные дети не всегда понимают его язык. А он прекрасен!
– И это нормально. Жизнь идет вперед, а со времен Пушкина прошло уже 200 лет. Неудивительно, что его язык становится трудным не только для детей, но и для взрослых. Я помню, был интересный эксперимент: детям прочитали строки Пушкина: «Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая» – и попросили нарисовать к ним иллюстрацию. Так вот, дети нарисовали, как что-то взрывается – потому что слово «взрывая» поняли буквально. Что такое «бразды» – не понял никто. А слово «кибитка» вообще вызвало полный ступор: кто это, что это? Человек? Существо? Предмет?
– Жаль, что так…
– Классика требует усилий. Это нормально – прилагать усилия, чтобы понять Пушкина, как и нужно постараться, чтобы понять физику или географию. Просто не все этого хотят, но это не делает классиков менее значимыми.
– Если я правильно поняла, стоит лишь приложить усилия – и Пушкин станет для тебя живым собеседником?
– Можно и так сказать. Но не всегда для понимания Пушкина обязательно погружаться в комментарии, словари, исторический контекст. Да, это помогает, но его язык сам по себе достаточно живой, даже с учетом двухвековой дистанции.
– Как вы думаете, чему нас сегодня может научить Александр Сергеевич?
– Прежде всего удивительной легкости обращения со словом – той самой способности свободно соединять разные элементы языка. Он мастерски объединял разговорное и высокое, просторечие и поэзию – и делал это для решения художественной задачи, для создания точного, выразительного образа. Пушкин навсегда парадоксальный, неожиданный, удивительно живой и точный.
Фото Сергея Куликова
Им восхищались классики, его развитие внимательно изучают филологи, а общество спорит: не слишком ли мы открыты чужим словам и не отвыкли ли от чтения? Ответы на эти вопросы в интервью изданию «Тюменская область сегодня» дала кандидат филологических наук, доцент кафедры языкознания и литературоведения Института социально-гуманитарных наук ТюмГУ Наталья Кузнецова.
Стихийное явление
– Наталья Владимировна, вы уже много лет наблюдаете, как меняется язык. Изменения значительны. Вам не тревожно за судьбу великого и могучего?
– На это есть простой ответ: а вы геолога спрашиваете, почему он не влияет на движение литосферных плит? Они же тоже двигаются постоянно, иногда вызывают землетрясения, катастрофы. Но геолог не может их остановить. Так и язык – он тоже в какой-то мере стихийное явление. Филологи могут закрепить языковую норму, составляя словари. Но даже здесь наше влияние ограничено.
– Каково ваше мнение о том, что русский язык активно наполняется англицизмами? Есть даже закон, запрещающий рекламу, вывески на латинице, но он повсеместно нарушается.
– Когда я ознакомилась с этим законом, у меня остался вопрос: а какое наказание предусмотрено за нарушение? Честно говоря, так и не нашла внятного ответа.
– То есть он носит скорее рекомендательный характер?
– По крайней мере, я не знаю ни одного прецедента, когда кого-то за это наказали.
Русское и по форме, и по функции
– А где граница между естественным заимствованием и «мусорным» использованием?
– Эта граница статистическая. Когда заимствованное слово начинают использовать в разных слоях общества, в разных контекстах, когда от него образуются новые формы с русскими суффиксами – глаголы, прилагательные, существительные – значит, прижилось. Вот, например, слово «хайп» уже стало частью языка: хайпануть, хайповать, хайповый – всё это построено по нашим словообразовательным моделям, а значит, русское и по форме, и по функции.
Фото Сергея Куликова
– И как вы относитесь к тому, что русский язык вбирает в себя так много иностранных слов?
– С восхищением. Русский язык показывает потрясающую способность к усвоению новых элементов. Но не всё, что попадает в язык, в нем остается. Он самоочищается. Например, берем список слов, зафиксированных в каком-нибудь 2013-м или 2015-м – и видим, что большинство из них сегодня никому не известны. Они мелькнули – и всё, их жизнь закончилась.
– Мне всегда импонировала ваша позиция – наблюдать за языком с интересом. А ведь у многих реакция агрессивная: «Снова заимствования, это всё портит…»
– Среди профессиональных филологов агрессии по отношению к заимствованиям почти не бывает. Наоборот, мы понимаем: если слово нужно языку, если оно полезно – оно будет развиваться, обрастать русскими морфемами и постепенно становиться «своим». Но большинство, как я сказала, просто не приживется.
– То есть наш язык сильнее, чем мы думаем? И даже молодежный сленг ему нипочем?
– Безусловно. А молодежный язык очень подвижен, он быстро меняется. Какие слова были в моде, скажем, в 1970-х или 1980-х годах? Где они сейчас? Их почти не осталось. Хотя, например, слово «клёвый» – оно и тогда было популярным, и сегодня его знают.
– А есть примеры, когда сленг входит в литературную норму?
– Да, такое бывает. Например, слово «парень» в XIX веке считалось сниженным, просторечным. Сейчас это обычное разговорное слово. «Тусовка» сейчас звучит абсолютно нейтрально: «тусовка», «тусоваться», но в середине XX века оно принадлежало к уголовному жаргону. Впервые его зафиксировали в словарях тюремной и блатной лексики.
– Вот это да! Даже и не подумаешь сейчас…
– Это типичный путь – слово выходит за пределы жаргона, осваивается обществом, становится нейтральным, а со временем – и литературным.
Фото Сергея Куликова
– Школа помогает сохранять язык в его литературной «чистоте»?
– Да, в школе преподается именно литературная норма. Но тут важно не путать: русский язык – это вся система: литературный, разговорный, просторечный, жаргон, диалекты, даже мат. А литературная норма – это только один из слоев языка. Он нужен, чтобы писать тексты, сдавать экзамены, работать в профессии.
Читать стали больше
– А плохо ли то, что люди стали меньше читать?
– На самом деле не стали. Сейчас читают больше, чем когда-либо в истории. Другое дело, что читают в другом формате: ленты соцсетей, комментарии, блоги. И пишут, кстати, тоже больше. Потому что у каждого теперь есть возможность высказаться – оставить комментарий, вести телеграм-канал.
– Потому что всем дали слово?
– Да, благодаря технической возможности каждый может быть автором. Говоря о чтении, мы имеем в виду книги, а под книгами, как правило, подразумеваем художественную литературу. Но существует множество замечательных нон-фикшн текстов: научно-популярных, биографических – умных, увлекательных, прекрасно написанных. Но всё равно у нас в сознании «читать» – значит читать роман.
– Это потому, что в художественной литературе язык особенно богатый.
– Согласна, в художественной литературе – и в русской, и в других языках – заложен огромный потенциал языковых ресурсов. Она формирует вкус, развивает чувство стиля. Но, между прочим, и подростки сегодня активно пишут художественные тексты. Вы слышали о фанфиках?
– Фанфики? Нет, честно говоря, не знаю, что это...
– Это тексты, которые пишутся по мотивам уже существующих книг, фильмов, сериалов, иногда даже компьютерных игр. Их авторы – в основном подростки и молодежь. И читают эти тексты их сверстники – те, кому интересны те же вселенные, те же герои. Это такая живая, неформальная литература. Очень разнообразная, кстати.
Фото Екатерины Христозовой
Классика требует усилий
– В День русского языка нельзя не вспомнить об Александре Пушкине, ведь это также Пушкинский день. К сожалению, современные дети не всегда понимают его язык. А он прекрасен!
– И это нормально. Жизнь идет вперед, а со времен Пушкина прошло уже 200 лет. Неудивительно, что его язык становится трудным не только для детей, но и для взрослых. Я помню, был интересный эксперимент: детям прочитали строки Пушкина: «Бразды пушистые взрывая, летит кибитка удалая» – и попросили нарисовать к ним иллюстрацию. Так вот, дети нарисовали, как что-то взрывается – потому что слово «взрывая» поняли буквально. Что такое «бразды» – не понял никто. А слово «кибитка» вообще вызвало полный ступор: кто это, что это? Человек? Существо? Предмет?
– Жаль, что так…
– Классика требует усилий. Это нормально – прилагать усилия, чтобы понять Пушкина, как и нужно постараться, чтобы понять физику или географию. Просто не все этого хотят, но это не делает классиков менее значимыми.
– Если я правильно поняла, стоит лишь приложить усилия – и Пушкин станет для тебя живым собеседником?
– Можно и так сказать. Но не всегда для понимания Пушкина обязательно погружаться в комментарии, словари, исторический контекст. Да, это помогает, но его язык сам по себе достаточно живой, даже с учетом двухвековой дистанции.
– Как вы думаете, чему нас сегодня может научить Александр Сергеевич?
– Прежде всего удивительной легкости обращения со словом – той самой способности свободно соединять разные элементы языка. Он мастерски объединял разговорное и высокое, просторечие и поэзию – и делал это для решения художественной задачи, для создания точного, выразительного образа. Пушкин навсегда парадоксальный, неожиданный, удивительно живой и точный.
