«Моя далекая деревня...»: лирика Ольги Ожгибесовой
Ольга Адольфовна Ожгибесова лауреат и дипломант различных журналистских и литературных конкурсов, получила «Золотое перо». Автор нескольких документальных фильмов, завоевавших высшие награды на всероссийских телефестивалях.
досье
Ольга Адольфовна Ожгибесова.
- По образованию – философ, по профессии – журналист и редактор, по призванию – поэт и писатель. Писать стихи и рассказы начала лет в 11-12.
- Окончила Уральский государственный университет им. Горького, 18 лет преподавала в Тюменской медицинской академии. В 2000 году профессионально занялась журналистикой.
- Публиковалась во многих газетах и журналах, лауреат и дипломант различных журналистских и литературных конкурсов, получила «Золотое перо». Автор нескольких документальных фильмов, завоевавших высшие награды на всероссийских телефестивалях.
- Член Союза журналистов России, член Союза писателей России. Живет и работает в Тюмени.
Старик
Он коротает век с котом –
давно старуха на погосте.
И дети редко, словно гости,
к отцу заглядывают в дом.
Пьет по утрам несладкий чай,
Хотя достаток – слава Богу!
Но в эти годы
надо ль много? –
Здоровью бы не подкачать.
Он хорохорится порой:
Мол, девяносто лет –
не старый.
Жаль, подходящей нету пары,
А так – вполне еще герой!
Мол, фору дать могу еще,
Когда не хворый и тверезый…
И на седой щетине щек
Темнеют старческие слезы.
Он, как ребенок, видит сны,
В них – мама, сестры,
солнце, лето…
На деда смотрит со стены
Солдат молоденький
с портрета.
В его глазах – такая даль…
В них – вечный свет
святого года…
Хранится в ящике комода
Со снимка старого медаль.
***
Отца убили под Москвой…
Мы не успели познакомиться.
Но каждый вечер у околицы
Я ждал его с войны домой.
Мать говорила: «Он придет!»
И похоронке злой не верила –
Ей для любви всего лишь год
Война безжалостно
отмерила…
Мать говорила: «Он придет!»,
Целуя мой
затылок стриженый.
Мне в детских снах казалось:
вижу я –
Отец стучится у ворот.
Не разобрать впотьмах лица,
Но мать к нему –
крылатой птицею…
Знать, обручальных
два кольца
Не зря хранила за божницею.
И по ночам тайком не зря
Крестилась на иконы
истово –
Молила божьего царя
Сберечь любимого
от выстрелов,
Спасти из адского огня,
Из моря вывести, из топи ли –
Не для себя, а для меня,
Его белоголовой копии…
Но детский сон не сбылся мой,
Нет матери и нет околицы…
Отца убили под Москвой –
Мы не успели познакомиться.
Весна
Зима сопротивляется упрямо,
Но мы живем в предчувствии
сюрпризов…
Вчера весна всю ночь
гоняла гаммы
По клавишам
простуженных карнизов.
Всю ночь,
бесцеремонно барабаня,
Врывалась в сны сквозь
стекла черных окон
И булькала, как кипяток
в стакане,
Переливаясь
в трубах водостока.
Но почему-то
молодой нахалке,
Не горячась и не вступая
в споры,
Как на концерте
в детской музыкалке,
В слезах внимал
невыспавшийся город.
И от такой
терпимости наглея,
Как будто у весны
на бэк-вокале,
С утра в промокших
парковых аллеях
Грачи чудаковатые кричали.
Деревня
Всем исчезнувшим с лица
земли деревням посвящается…
Я думала, что ты жива,
Моя далекая деревня…
Но в пояс выросла трава,
Согнуло временем деревья.
И нет ни эха, ни следа
В нетронутой дорожной пыли,
Как будто люди никогда
Еще сюда не приходили.
И где искать его, тот след?
Растаял, словно
снег вчерашний.
Здесь дом стоял,
где жил мой дед,
Обычный сын сохи и пашни.
Он верил, что живет не зря…
Как все, двадцатым
веком болен,
Кричал: «Долой! Долой царя!»
И рушил главы колоколен.
Он свято верил: день придет –
Свободный, сытый
и счастливый...
Но кровью обернулся пот,
Пролитый им на хлебной ниве.
И нет ни дома, ни плетня.
Не слышно голосов и песен.
Давно разъехалась родня
По дальним городам и весям.
Могилы заросли травой,
Корнями сосен стали кости.
Я с непокрытой головой
В деревне, словно на погосте…
Дождь в городе
На красный,
забыв про запреты,
Беззвучно взывая к богам,
Бегу я, и падает лето
К моим полуголым ногам –
Стоструйно и тысячекапно,
Вокруг никого не щадя…
И страшно под этой внезапно
Сошедшей лавиной дождя.
Всего-то –
подумаешь! – туча,
И свету еще не конец,
Но люди сбиваются в кучу,
Как стадо пугливых овец,
Как стрелы из божьего лука,
Рвут молнии небо в куски.
И жмется бездомная сука
К горячим коленям людским.
Послесловие
Л.Е.В.
Не нами придумано:
сраму не имут покойники…
Какие гадалки тебе твой
конец напророчили?
Подобно окурку из-под
колеса многотонника,
Раздавлена жизнью
и выброшена на обочину.
Бессмысленно годы –
один за другим – перелистаны,
Как будто бы в книге
страницы читала рассеянно.
Зачем-то поверив в чужие
и ложные истины,
Не там и не с теми свое ты
искала спасение.
Не всем по заслугам награды
и почести розданы.
И жаль, что ошибки… Могли,
но – увы! – не исправили.
Дорога твоя, что, казалось,
устелена розами,
На деле засыпана жестким
кладбищенским гравием.
***
К родным могилам
тропки заросли:
В густой траве захочешь –
не отыщешь.
Меня сегодня ноги занесли
В приют печали,
скорбное жилище.
Я помню всех, но…
Вот сложилось так,
Что много лет не заходила
в гости –
В тот уголок, где,
как поникший флаг,
Горят в листве
рябиновые грозди.
Где места спешке нет
и суете,
Утихли страсти,
отошли заботы…
В канавках букв
на мраморной плите
С годами потускнела
позолота.
Ну как вы тут?
Скучаете, поди?
Не докучают вредные соседи?
Вон как на вас
кокетливо глядит
Старушка в рамке
потемневшей меди.
А что у нас?
Вздыхаем да живем.
Все как всегда,
и завтра как намедни.
Печально лишь,
что с каждым новым днем
Невольно приближаем
день последний.
Живем, сжигая
за собой мосты,
Грешим – и свет хотим
увидеть горний…
Но никогда бумажные цветы
Не пустят в землю
молодые корни.
Дверь на холсте
не отомкнуть ключом…
Не воскресить лежащих
на погосте…
Лишь поминальной
горькою свечой
Горят в листве
рябиновые грозди.
Осень
Осень шлепает по лужам
Без плаща и без сапог.
И дорожка желтых кружев
Расстилается у ног.
Словно детская простуда,
Словно первая звезда –
И приходит ниоткуда,
И уходит в никуда.
И не спросишь:
что ж ты, осень?
Целый год была ты где?
Вслед за нею ветер носит
Шлейф туманов и дождей.
Горделива и надменна…
А ночами при луне
Шьет цветные гобелены
На зеленом полотне.
Февраль. Предчувствие весны
Из окна многоэтажки –
Небо, пыльное слегка.
Словно сонные букашки,
Копошатся облака.
Утро серое уныло
Чахнет в городских дворах, –
Видно, бедное, простыло
На семи сквозных ветрах.
Как-то маятно и смутно –
На душе и за окном…
Трубы кашляют простудно –
На рассвете будят дом.
Шум воды, шаги и глухо –
Голоса… Не спят уже…
Заскрипела, как старуха,
Дверь на верхнем этаже.
Значит, кто-то
ранью хрупкой
Скоро выйдет на крыльцо.
А февраль колючей крупкой
Обожжет ему лицо.
И в предчувствии исхода
Заметелит, заблажит…
И в последних хороводах
Пешеходов закружит.
Петербургский ангел
Надел потертый котелок,
Пальто и сунул зонт
под мышку.
В карманы – носовой платок,
Монетки на метро и книжку.
Сквозь свет сияющих витрин,
Автомобильный
гул кромешный
Чудаковатый гражданин
Шагал по Невскому неспешно.
Он зябко кутался в кашне –
Прохладно в Питере в апреле.
И шел по правой стороне –
Там, где опасно при обстреле.
Мурлыча песню на ходу,
Он, не боясь
казаться странным,
Сел на скамеечку в саду
И вынул книгу из кармана.
Взгляд кинул в небо и раскрыл
Старинный зонт
над головою…
И пара белоснежных крыл
Вдруг распустилась за спиною.
Опубликовано: газета №227(4518)
досье
Ольга Адольфовна Ожгибесова.
- По образованию – философ, по профессии – журналист и редактор, по призванию – поэт и писатель. Писать стихи и рассказы начала лет в 11-12.
- Окончила Уральский государственный университет им. Горького, 18 лет преподавала в Тюменской медицинской академии. В 2000 году профессионально занялась журналистикой.
- Публиковалась во многих газетах и журналах, лауреат и дипломант различных журналистских и литературных конкурсов, получила «Золотое перо». Автор нескольких документальных фильмов, завоевавших высшие награды на всероссийских телефестивалях.
- Член Союза журналистов России, член Союза писателей России. Живет и работает в Тюмени.
Старик
Он коротает век с котом –
давно старуха на погосте.
И дети редко, словно гости,
к отцу заглядывают в дом.
Пьет по утрам несладкий чай,
Хотя достаток – слава Богу!
Но в эти годы
надо ль много? –
Здоровью бы не подкачать.
Он хорохорится порой:
Мол, девяносто лет –
не старый.
Жаль, подходящей нету пары,
А так – вполне еще герой!
Мол, фору дать могу еще,
Когда не хворый и тверезый…
И на седой щетине щек
Темнеют старческие слезы.
Он, как ребенок, видит сны,
В них – мама, сестры,
солнце, лето…
На деда смотрит со стены
Солдат молоденький
с портрета.
В его глазах – такая даль…
В них – вечный свет
святого года…
Хранится в ящике комода
Со снимка старого медаль.
***
Отца убили под Москвой…
Мы не успели познакомиться.
Но каждый вечер у околицы
Я ждал его с войны домой.
Мать говорила: «Он придет!»
И похоронке злой не верила –
Ей для любви всего лишь год
Война безжалостно
отмерила…
Мать говорила: «Он придет!»,
Целуя мой
затылок стриженый.
Мне в детских снах казалось:
вижу я –
Отец стучится у ворот.
Не разобрать впотьмах лица,
Но мать к нему –
крылатой птицею…
Знать, обручальных
два кольца
Не зря хранила за божницею.
И по ночам тайком не зря
Крестилась на иконы
истово –
Молила божьего царя
Сберечь любимого
от выстрелов,
Спасти из адского огня,
Из моря вывести, из топи ли –
Не для себя, а для меня,
Его белоголовой копии…
Но детский сон не сбылся мой,
Нет матери и нет околицы…
Отца убили под Москвой –
Мы не успели познакомиться.
Весна
Зима сопротивляется упрямо,
Но мы живем в предчувствии
сюрпризов…
Вчера весна всю ночь
гоняла гаммы
По клавишам
простуженных карнизов.
Всю ночь,
бесцеремонно барабаня,
Врывалась в сны сквозь
стекла черных окон
И булькала, как кипяток
в стакане,
Переливаясь
в трубах водостока.
Но почему-то
молодой нахалке,
Не горячась и не вступая
в споры,
Как на концерте
в детской музыкалке,
В слезах внимал
невыспавшийся город.
И от такой
терпимости наглея,
Как будто у весны
на бэк-вокале,
С утра в промокших
парковых аллеях
Грачи чудаковатые кричали.
Деревня
Всем исчезнувшим с лица
земли деревням посвящается…
Я думала, что ты жива,
Моя далекая деревня…
Но в пояс выросла трава,
Согнуло временем деревья.
И нет ни эха, ни следа
В нетронутой дорожной пыли,
Как будто люди никогда
Еще сюда не приходили.
И где искать его, тот след?
Растаял, словно
снег вчерашний.
Здесь дом стоял,
где жил мой дед,
Обычный сын сохи и пашни.
Он верил, что живет не зря…
Как все, двадцатым
веком болен,
Кричал: «Долой! Долой царя!»
И рушил главы колоколен.
Он свято верил: день придет –
Свободный, сытый
и счастливый...
Но кровью обернулся пот,
Пролитый им на хлебной ниве.
И нет ни дома, ни плетня.
Не слышно голосов и песен.
Давно разъехалась родня
По дальним городам и весям.
Могилы заросли травой,
Корнями сосен стали кости.
Я с непокрытой головой
В деревне, словно на погосте…
Дождь в городе
На красный,
забыв про запреты,
Беззвучно взывая к богам,
Бегу я, и падает лето
К моим полуголым ногам –
Стоструйно и тысячекапно,
Вокруг никого не щадя…
И страшно под этой внезапно
Сошедшей лавиной дождя.
Всего-то –
подумаешь! – туча,
И свету еще не конец,
Но люди сбиваются в кучу,
Как стадо пугливых овец,
Как стрелы из божьего лука,
Рвут молнии небо в куски.
И жмется бездомная сука
К горячим коленям людским.
Послесловие
Л.Е.В.
Не нами придумано:
сраму не имут покойники…
Какие гадалки тебе твой
конец напророчили?
Подобно окурку из-под
колеса многотонника,
Раздавлена жизнью
и выброшена на обочину.
Бессмысленно годы –
один за другим – перелистаны,
Как будто бы в книге
страницы читала рассеянно.
Зачем-то поверив в чужие
и ложные истины,
Не там и не с теми свое ты
искала спасение.
Не всем по заслугам награды
и почести розданы.
И жаль, что ошибки… Могли,
но – увы! – не исправили.
Дорога твоя, что, казалось,
устелена розами,
На деле засыпана жестким
кладбищенским гравием.
***
К родным могилам
тропки заросли:
В густой траве захочешь –
не отыщешь.
Меня сегодня ноги занесли
В приют печали,
скорбное жилище.
Я помню всех, но…
Вот сложилось так,
Что много лет не заходила
в гости –
В тот уголок, где,
как поникший флаг,
Горят в листве
рябиновые грозди.
Где места спешке нет
и суете,
Утихли страсти,
отошли заботы…
В канавках букв
на мраморной плите
С годами потускнела
позолота.
Ну как вы тут?
Скучаете, поди?
Не докучают вредные соседи?
Вон как на вас
кокетливо глядит
Старушка в рамке
потемневшей меди.
А что у нас?
Вздыхаем да живем.
Все как всегда,
и завтра как намедни.
Печально лишь,
что с каждым новым днем
Невольно приближаем
день последний.
Живем, сжигая
за собой мосты,
Грешим – и свет хотим
увидеть горний…
Но никогда бумажные цветы
Не пустят в землю
молодые корни.
Дверь на холсте
не отомкнуть ключом…
Не воскресить лежащих
на погосте…
Лишь поминальной
горькою свечой
Горят в листве
рябиновые грозди.
Осень
Осень шлепает по лужам
Без плаща и без сапог.
И дорожка желтых кружев
Расстилается у ног.
Словно детская простуда,
Словно первая звезда –
И приходит ниоткуда,
И уходит в никуда.
И не спросишь:
что ж ты, осень?
Целый год была ты где?
Вслед за нею ветер носит
Шлейф туманов и дождей.
Горделива и надменна…
А ночами при луне
Шьет цветные гобелены
На зеленом полотне.
Февраль. Предчувствие весны
Из окна многоэтажки –
Небо, пыльное слегка.
Словно сонные букашки,
Копошатся облака.
Утро серое уныло
Чахнет в городских дворах, –
Видно, бедное, простыло
На семи сквозных ветрах.
Как-то маятно и смутно –
На душе и за окном…
Трубы кашляют простудно –
На рассвете будят дом.
Шум воды, шаги и глухо –
Голоса… Не спят уже…
Заскрипела, как старуха,
Дверь на верхнем этаже.
Значит, кто-то
ранью хрупкой
Скоро выйдет на крыльцо.
А февраль колючей крупкой
Обожжет ему лицо.
И в предчувствии исхода
Заметелит, заблажит…
И в последних хороводах
Пешеходов закружит.
Петербургский ангел
Надел потертый котелок,
Пальто и сунул зонт
под мышку.
В карманы – носовой платок,
Монетки на метро и книжку.
Сквозь свет сияющих витрин,
Автомобильный
гул кромешный
Чудаковатый гражданин
Шагал по Невскому неспешно.
Он зябко кутался в кашне –
Прохладно в Питере в апреле.
И шел по правой стороне –
Там, где опасно при обстреле.
Мурлыча песню на ходу,
Он, не боясь
казаться странным,
Сел на скамеечку в саду
И вынул книгу из кармана.
Взгляд кинул в небо и раскрыл
Старинный зонт
над головою…
И пара белоснежных крыл
Вдруг распустилась за спиною.
Опубликовано: газета №227(4518)