Герой по соседству
10 апреля в Тюмени состоялось награждение победителей очередного литературного конкурса среди детей и подростков в возрасте до 18 лет «Гришинские проталины». Организатором стали Тюменская централизованная городская библиотечная система и Тюменское региональное отделение Союза писателей России. Творческое состязание прошло при информационной поддержке газеты «Тюменская область сегодня». Два участника конкурса – Полина Ситак и Дмитрий Колганов – получили учрежденные редакцией специальные призы.
Шел к закату очередной день семидесятой после Великой Победы весны. Тяжелые, темные облака очертили на лике неба глубокие шрамы, предвещая ливень. Но ничто не могло прогнать Лизу от скромного памятника столь же скромному, тихому, кроткому человеку.
Замерев у могилы, девушка вспоминала и незаметно для себя нашептывала слова давней беседы, будто и сейчас было перед ней не мраморное изваяние, а живой человек, погребенный под этими плитами. Губы уже подрагивали, выдавая подступающие слезы.
Из оцепенения девушку вывел озадаченный ее поведением сторож. Он осторожно коснулся ее плеча:
– С вами все в порядке?
Едва посеребрившая голову мужчины седина блеснула в лучах предзакатного солнца, а россыпь морщинок слегка подернулась возле глаз, стоило ему слегка прищуриться.
– Спасибо! Все нормально. Просто грустно.
– У нас мало кто веселится, – тяжело вздохнув, сторож взглянул на памятник. - Кто он вам?
– Сосед… Друг… Герой… – длинные паузы говорили, как трудно девушка подбирает самые емкие слова. – Он меня вырастил и заменил родного деда. Золотой был человек.
И вдруг вспомнив, девушка достала из сумочки георгиевскую ленточку и повязала ее на ограждение, уже пестрившее полинялым от времени оранжевым и черным. Было видно, что она приносит сюда ленточки каждый год.
– Ветеран?
– Самый настоящий. За Сталинград воевал.
Имя этого города, неразрывно связанное с Великой битвой, сразу заставило обоих замолчать. Каждый думал о своем: мужчина с горечью вспоминал пожелтевшие фотографии отца, которого так и не увидел живым, девушка вновь и вновь вспоминала картины сражений, о которых рассказывал похороненный здесь сосед Степан Игнатьевич.
Наверное, именно эта объединяющая боль утраты послужила поводом для дальнейшей беседы. Уже через минуту девушка решила продолжить свой рассказ:
– У меня ведь семья-то совсем не военная. Дедушка погиб незадолго до войны. Отца я даже по фотографиям не знала. Так и жили втроем: я, мама да бабушка. Когда война только началась, бабушка была на седьмом месяце беременности. Узнав, что наш новый сосед – ветеран, не могла не заинтересоваться его боевым прошлым.
А Степан Игнатьевич очень добрый, светлый человек был, всегда принимал детишек радушно, частенько сам зачинал игру. Мы к нему в гости целой ватагой ходили: четверо мальчишек и я. Послушать про войну, про фронт, да еще не из книжек, а от участника героических сражений хотел каждый. И вот садимся в рядочек на протертый диван, а Степан Игнатьевич табурет напротив поставит, окна зашторит и тихо начнет: «В городе самая жуть была: бомбежки, развалины, враг за каждым углом прятался…»
Он через некоторое время умолкал, нас внимательно разглядывал: у кого какое лицо, не трясемся ли мы от страха и не плачем ли. И если все хорошо, то только тогда продолжал: «А кого вечный свист снарядов или грохот взрывов пугал и они сбегали – тех... кхм, наказывали строго».
– Ремнем? – перебивал его лопоухий и любознательный Сережка.
– Да-да, ремнем. Поэтому сразу было понятно, кто трус, а кто нет, – хитро подмигнув, Степан Игнатьевич кивнул в сторону самого хулиганистого во дворе мальчишки.
– И как же, деда? – всех переполнял интерес.
– Вы сами как будто не знаете. Кто в засаде сидел – тот хороший солдат, а кто в засаде стоял, – особенно выделив последнее слово, старичок приподнял брови, – трус и дезертир.
И мы искренне смеялись вместе с ним.
Немало лет мне понадобилось, чтобы заметить – взгляд его во время воспоминаний и бесед с нами оставался печальным, а улыбка, хоть и добрая, скрывала горечь пережитых бед. Неужели он вспоминал страшные моменты войны, через которые никому не пожелаешь пройти, ради нас? Ради горстки любопытных детишек, которые с горящими глазами выслушивали его рассказы об удалых бойцах и которые уходили потом домой с красными носами и влажными от слез глазами, потому что понимали, как страшна и беспощадна война? Так сразу и не скажешь, с какой стороны Степан Игнатьевич был большим героем: ведь этот Человек защитил страну и бился за будущее, которое подарило ему и вверило воспитать пятерку дворовых сорванцов – лишь малую часть от великих заслуг его труда.
Лиза ненадолго прервала рассказ, ощутив упавшую на руку крупную холодную каплю – тучи не обманули своим появлением. По взгляду поняла, что сторож никуда не отпустит одинокую девушку в столь холодный вечер. Она зашла с ним в деревянную каморку, где вскоре уже пронзительно засвистел чайник. Сделав глоток и согрев слегка озябшие руки о чашку, девушка продолжила:
– Всегда двери этой с первого взгляда тесной и неказистой квартирки были открыты для любых гостей: у Степана Игнатьевича не было родственников, а может, они просто позабыли о нем. Он никогда не рассказывал о своей семье, хотя мы спрашивали. В серванте стояли только военные фотографии и единственный портрет какой-то женщины – наверняка это была его возлюбленная, но я всегда стеснялась спросить.
Когда мальчишкам стукнуло по двенадцать-тринадцать лет, они стали приходить к ветерану все реже. Поначалу просто предпочитали беседе собственную игру в войну, которая создавалась всегда по историям Степана Игнатьевича, а потом и вовсе забыли про Сталинград, оглушающие взрывы и снящиеся всем выжившим в страшных снах бомбежки. Но я не смогла оставить его, отвернуться от «никому не нужного старика». Он был нужен мне. В неспешности и неуклюжести действий, которые все списывали на возраст, мне отчетливо вырисовывались глубокая мудрость и не менее глубокие шрамы и травмы, до сих пор ноющие на сердце ветерана.
Его покрытое морщинами и складками лицо, дряблая шея и чуть трясущиеся руки выглядели плохо. Но как глупы были все эти дворовые гости, если не могли рассмотреть под возрастом горящего молодостью и любящего жизнь юношу с замасленной фотографии, бережно хранимой Степаном Игнатьевичем. Это была единственная оставшаяся у него довоенная карточка, снятая, когда он только окончил школу. Голова с пышной шевелюрой, а сам он в парадной рубашке среди цветущей черемухи. Кто тогда думал, что Степка пойдет защищать Родину? А ведь воевать ушел весь его класс, но вернуться смог только он один…
Расчувствовавшись, девушка замолчала и стала глядеть в окно, по стеклу которого, будто в спешке, катились крупные капли дождя. Бежит одна струйка – разобьется на две, а те за ней повторят и в нижних щелях окошка вновь встретятся. Задумавшись, девушка представила капли людьми, а стекло – их судьбой. А перед тем, как уйти из каморки гостеприимного сторожа, решила поделиться своей мыслью:
– И правда, если вдуматься: какой бы судьба наша ни была, сколько бы препятствий и потерь мы ни переживали, как часто бы ни сходились и расходились вновь, а в итоге все к одному придем. Все там будем, – жгучее ощущение, что вот-вот она расплачется, заставило попрощаться уже в дверном проеме. – Спасибо вам, до свидания.
– Прощайте, обещайте больше так не грустить, – сторож все еще испытывал смешанные чувства: гордость за предков объединялась с горечью утраты и злостью к беспощадной войне. Неизгладимая скорбь за всех воевавших, но не вернувшихся, становилась светлее благодаря ощущению восторга после увиденного по телевизору праздничного парада. Еще долго сидел он, не осознавая одиночества, глубоко задумавшись не только о войне, но и о жизни, справедливости и превратностях судьбы, играющей с нами в свое удовольствие.
И так будет всегда: черное не побеждает белое, а последнее, в свою очередь, не может затмить темное. Каждому деянию нужен свой «противовес».
Софья ПЕТРОВА, победитель конкурса в возрастной категории 13–15 лет в номинации «Звезды, выросшие из глубины, из Отечественной войны…»
