Рождественское озарение
Это событие в моей жизни, кажется, произошло только вчера, а по измерению земного времени в нашем эфемерном материальном мире с тех пор родилось и выросло уже целое поколение.
Короткий зимний день клонился к вечеру, а на холсте, стоящем на моем мольберте, не было еще ни одного мазка. Лишь хаотичный узор угольных линий говорил о попытке какой-то над ним работы. Не писалось. Что-то нарушилось в моем творческом принципе – не прикасаться к полотну, пока не увижу в деталях и цвете всю картину внутри себя.
Обычно вынашиваю в себе на протяжении какого-то времени свою творческую задумку до самой мельчайшей ясности. «Роды» бывают скорыми, от нескольких часов до нескольких дней, и за этот срок на мольберте появляется уже готовое полотно. Последним мазком поставлен иероглиф моей подписи и дата. А сегодня не работалось.
Я прикрыл палитру с выдавленными на нее красками, составил в вазу кисти и в темноте растопил камин. Яркое желтое пламя залило все пространство небольшой мастерской. Призрачным колеблющимся светом озарились развешенные на стенах пейзажи и портреты, глаза которых как бы пришли в движение и повернулись в мою сторону. Настоящая гоголевская ночь перед Рождеством!
Это была действительно рождественская ночь, в которой две тысячи лет назад в далекой восточной стране родился мальчик – Человек и Бог одновременно. Хотя Богом он станет, пройдя жестокую школу человеческих отношений и совершив самую трудную и необходимую для каждого из живущих людей работу – работу над собственной душой.
Догорали дрова в камине, стало прохладно. Полная луна ярко светила в промерзшее окно. Посетовав на бездарно прожитый день, я решил идти домой. Дорога моя пролегала через поле. В морозном воздухе ярко и искристо хрустел под ногами снег. В черно-синем небе полноликая красавица-луна держалась в перекрестии двух световых лучей – горизонтального и огромного, от горизонта и почти до зенита вертикального. Странный, яркий, светящийся крест с луной в центре – это ли не знамение Рождественской ночи?!
Тихий, молчаливый, семейный вечерний чай, какие-то новости по телевизору.
В глазах лунный крест и провал в полузабытье – полусон, в котором образы, звуки, видения слились в определенную картину: незнакомая гористая местность, сумерки. Люди в странных белых и цветных длинных одеждах. Тускло горящие светильники, восточные с плоскими крышами постройки. Прохладно. По узкой улочке в гору, согнувшись, идет мужчина. Всклокоченная черная борода, развевающиеся пейсы… За ним тащится ослик с сидящей на спине молодой женщиной. Женщине зябко и больно – у нее начались схватки. Как назло, их нигде не пускают на ночлег – не хотят лишней обузы в эту зимнюю ночь. Да и день был суетный – перепись населения этой маленькой бедной страны.
Наконец-то сжалился один старый хозяин и под негодование жены впустил путников в хлев. В хлеву тихо, нет ветра, да и теплее, чем на дворе, хотя сквозь щели крыши видны яркие звезды.
Осторожно поднял Иосиф свою юную жену на руки, положил ее, стонущую, на большую охапку соломы, прикрыл сверху старым полосатым одеялом, что взяли поутру из дома.
Резко вскрикнув, Мария затихла. Казалось, вечность прошла, прежде чем она долго и облегченно вздохнула – и вот он, тонкий, нежный и настойчивый плач новорожденного… Бережно взял Иосиф своими жесткими плотницкими ладонями этот розовый, писклявый и копошащийся человеческий комочек. Яркий белый луч внезапно вспыхнувшей в небе звезды проник во все щели хлипкого хлева и осветил новорожденного. Мальчик!
«Кто же ты, Господи?» – срывающимся шепотом произнес Иосиф, передавая Марии первенца.
Сон ли это, видение? Я быстро оделся и почти бегом поспешил в мастерскую. Было три часа ночи. Все та же дорога и лунный крест. Еще теплый камин в мастерской. Резкими движениями влажной тряпки я стер все линии, что были еще с вечера на холсте и быстро-быстро красками, сразу, без контуров, начал писать ту картину, что послана была мне этой ночью и теперь ярко стояла в моем сознании.
Когда ночь сменилась серым, поздним рассветом, а потом несмело заалело выходящее из-за горизонта солнце, картина была уже закончена. Большой холст, стоящий на мольберте, благоухал пиненом и льняным маслом.
В это утро, две тысячи лет назад, на земле в маленькой бедной стране пришел в мир простой Человек и Бог, чтобы указать людям путь добра, любви и сострадания. Путь вечности. Путь самый легкий и невообразимо тяжелый для большинства из нас, отягощенных гордыней собственного «Я», погоней за призраком богатства и благополучия. А нужно всего лишь малость – всегда и во всем поступать с другими так, как хотели бы, чтобы они поступали с нами.
Досье
Ян Боме,
журналист, художник, фотограф, неутомимый путешественник, конструктор
■ В подростковом возрасте своими руками смастерил мопед, приделав к обычному велосипеду бензиновый моторчик, а на седьмом десятке увлекся пилотированием и теперь заканчивает строить собственный одноместный самолет. ■ Художником написано более пятисот картин.
Далее в сюжете: «Как человеку не сойти с ума?»
Это событие в моей жизни, кажется, произошло только вчера, а по измерению земного времени в нашем эфемерном материальном мире с тех пор родилось и выросло уже целое поколение.
Короткий зимний день клонился к вечеру, а на холсте, стоящем на моем мольберте, не было еще ни одного мазка. Лишь хаотичный узор угольных линий говорил о попытке какой-то над ним работы. Не писалось. Что-то нарушилось в моем творческом принципе – не прикасаться к полотну, пока не увижу в деталях и цвете всю картину внутри себя.
Обычно вынашиваю в себе на протяжении какого-то времени свою творческую задумку до самой мельчайшей ясности. «Роды» бывают скорыми, от нескольких часов до нескольких дней, и за этот срок на мольберте появляется уже готовое полотно. Последним мазком поставлен иероглиф моей подписи и дата. А сегодня не работалось.
Я прикрыл палитру с выдавленными на нее красками, составил в вазу кисти и в темноте растопил камин. Яркое желтое пламя залило все пространство небольшой мастерской. Призрачным колеблющимся светом озарились развешенные на стенах пейзажи и портреты, глаза которых как бы пришли в движение и повернулись в мою сторону. Настоящая гоголевская ночь перед Рождеством!
Это была действительно рождественская ночь, в которой две тысячи лет назад в далекой восточной стране родился мальчик – Человек и Бог одновременно. Хотя Богом он станет, пройдя жестокую школу человеческих отношений и совершив самую трудную и необходимую для каждого из живущих людей работу – работу над собственной душой.
Догорали дрова в камине, стало прохладно. Полная луна ярко светила в промерзшее окно. Посетовав на бездарно прожитый день, я решил идти домой. Дорога моя пролегала через поле. В морозном воздухе ярко и искристо хрустел под ногами снег. В черно-синем небе полноликая красавица-луна держалась в перекрестии двух световых лучей – горизонтального и огромного, от горизонта и почти до зенита вертикального. Странный, яркий, светящийся крест с луной в центре – это ли не знамение Рождественской ночи?!
Тихий, молчаливый, семейный вечерний чай, какие-то новости по телевизору.
В глазах лунный крест и провал в полузабытье – полусон, в котором образы, звуки, видения слились в определенную картину: незнакомая гористая местность, сумерки. Люди в странных белых и цветных длинных одеждах. Тускло горящие светильники, восточные с плоскими крышами постройки. Прохладно. По узкой улочке в гору, согнувшись, идет мужчина. Всклокоченная черная борода, развевающиеся пейсы… За ним тащится ослик с сидящей на спине молодой женщиной. Женщине зябко и больно – у нее начались схватки. Как назло, их нигде не пускают на ночлег – не хотят лишней обузы в эту зимнюю ночь. Да и день был суетный – перепись населения этой маленькой бедной страны.
Наконец-то сжалился один старый хозяин и под негодование жены впустил путников в хлев. В хлеву тихо, нет ветра, да и теплее, чем на дворе, хотя сквозь щели крыши видны яркие звезды.
Осторожно поднял Иосиф свою юную жену на руки, положил ее, стонущую, на большую охапку соломы, прикрыл сверху старым полосатым одеялом, что взяли поутру из дома.
Резко вскрикнув, Мария затихла. Казалось, вечность прошла, прежде чем она долго и облегченно вздохнула – и вот он, тонкий, нежный и настойчивый плач новорожденного… Бережно взял Иосиф своими жесткими плотницкими ладонями этот розовый, писклявый и копошащийся человеческий комочек. Яркий белый луч внезапно вспыхнувшей в небе звезды проник во все щели хлипкого хлева и осветил новорожденного. Мальчик!
«Кто же ты, Господи?» – срывающимся шепотом произнес Иосиф, передавая Марии первенца.
Сон ли это, видение? Я быстро оделся и почти бегом поспешил в мастерскую. Было три часа ночи. Все та же дорога и лунный крест. Еще теплый камин в мастерской. Резкими движениями влажной тряпки я стер все линии, что были еще с вечера на холсте и быстро-быстро красками, сразу, без контуров, начал писать ту картину, что послана была мне этой ночью и теперь ярко стояла в моем сознании.
Когда ночь сменилась серым, поздним рассветом, а потом несмело заалело выходящее из-за горизонта солнце, картина была уже закончена. Большой холст, стоящий на мольберте, благоухал пиненом и льняным маслом.
В это утро, две тысячи лет назад, на земле в маленькой бедной стране пришел в мир простой Человек и Бог, чтобы указать людям путь добра, любви и сострадания. Путь вечности. Путь самый легкий и невообразимо тяжелый для большинства из нас, отягощенных гордыней собственного «Я», погоней за призраком богатства и благополучия. А нужно всего лишь малость – всегда и во всем поступать с другими так, как хотели бы, чтобы они поступали с нами.
Досье
Ян Боме,
журналист, художник, фотограф, неутомимый путешественник, конструктор
■ В подростковом возрасте своими руками смастерил мопед, приделав к обычному велосипеду бензиновый моторчик, а на седьмом десятке увлекся пилотированием и теперь заканчивает строить собственный одноместный самолет. ■ Художником написано более пятисот картин.
Ранее в сюжете
