К Сибири с любовью

К Сибири с любовью . Телерадиокомпания «Регион-Тюмень» представляет на суд зрителей новый проект.

Анатолий Омельчук и его команда (режиссер Эдуард Улыбин, операторы Максим Марченко и Сергей Лыкасов) презентуют зрителю нечто, названное ими «Сибирь: сон Бога» .

Затрудняюсь назвать жанр этого «нечто», состоящего из восьми видеофильмов, каждый – разный и слегка озадачивающий. Впрочем, нет, не  в жанрах дело. Всего лишь определенности хочется. И ведь напрягшись, можно сообразить, мол, тут – интервью, тут умный монолог. Ну  а вот это – какой-то там телевизионный очерк. А тут вот некие многозначительно красивые пейзажи. Или подозрительно длинно существующие на экране зеленые/желтые листочки/травинки/водоросли, которые трепещут/колышатся на ветру/на водной струе, как бы донося в серое (очень серое) вещество мозга вековечную кандально-сибирскую грусть – эх, жисть-жистянка, наливай, Серега…

Мне, слабо соображающему в телевизионной кухне, привычней было б, чтобы автор приятным образом показал белое и рассказал в деталях, почему оно белое и отчего кое-где с оттенком серо-буро-малинового или даже заплесневелого. Впрочем, я бы понял, коли б автор взялся за тяжкий гуж доказательства, что белое вовсе не белое, а черненькое с зеленцой. Я же привык к отечественному телевидению, которое умеет поставить вверх тормашками даже матрешку-неваляшку. Ах, не будем поминать всуе имена этих умельцев.

Но Омельчук не из них, он человек положительный и он меня не агитирует в свою веру, мы  с ним одной крови и он ничего мне не открывает, он – про лично мне давно знакомое, а ему так  и вовсе родное. И все это явное, как открытая дверь, ПЕРЕоткрывается им для себя. А также для меня, что важнее, потому что  я в принципе – важнее, ибо  я зритель, а он всего лишь автор.

Больше того, я опасен Омельчуку в этом своем зрительском качестве. Мне же его легко критиковать, я же земляк, я родился в бассейне большой, самой большой, какие вы не все видели, реки Оби, на которой он тоже родился, и одна из его книжек про Обь называется «Река родная», а другая, целый фолиант, так  и вовсе «Ее величество Обь».

Обские мы. Хотя я с малой речки Черемшанки, впадающей в такую ж малую реку Корчуган, которая сливается с рекой побольше – Иней, она, медленно и извилисто протекая по увалам Обь-Инской возвышенности, в итоге падает в черте города Новосибирска в Обь. А уж Обь величественно и мутно несет свои воды – куда, посмотрите по GPS.

Но мне не хочется быть занудой и придирой. Более того, я ощущаю придирки как невозможность, ибо представляю грандиозность задачи, какая стоит перед автором, какую он поставил перед собой, как высоко поднял планку этой задачи. Скажу пышно: всестороннее осмысление Сибири, ее истории и географии, человеческого потенциала – жизненная цель Анатолия Константиновича .

В значительной мере уже осуществленная: многими книгами, радио- и телепередачами. Но неосуществимая в принципе – Сибирь необъятна: можно лишь прикоснуться к великому, прижаться щекой к родному и почуять холод снегов и жар степей, нежность сибирских трав и алмазную твердость ее гор. Умыться ее водами, напиться из ее родников и…

Да что «и»? Мне остается только хныкать в бессилии, а Омельчук уже собрал свою группу в путь.

Мне повезло несколько раз прокатиться с ними.

Кемерово (полста километров от истока Черемшанки) попадается группе на пути всегда, тут перекрестье дорог, популярно говоря: все дороги ведут в Кемерово и идут через Кемерово. Меня подхватывали в качестве если не гида, то собеседника, эдакого Дерсу Узала в компанию к капитану Арсеньеву. Из промышленного, продымленного вширь и вглубь Кузбасса группа направляется в средостение Сибири, в ее самые заповедные места – туда, где курганы и древние стелы. Где лежат глубоко в земле цари в тяжких гривнах на шее и золотых штанах на истлевших бедрах. Где еще не ушедшие в историю аборигены в расшитых бисером чапанах пьют молоко, чай или арак, сидя в юртах на низеньких скамеечках.

– Говори! – приглашают они гостя. Таков обычай. От гостя узнают новости и старости, правду и сказки, гость – человек бывалый, он знает все или, по крайней мере, многое.

Мне тоже нравится быть гостем. Хотя бы  у своего старого друга.

По сравнению с обычным человеком Омельчук знает о Сибири википедически все. Он проехал/пролетел/пробрел ее от заполярного поселка Сындаско на Таймыре до выдубленного морозом и солнцем плато Укок на крайнем юге. И от Полярного Урала до Байкала. И дальше. Ведь Сибирь не кончается побережьем Тихого океана, она  в свое время перешагнула Берингов пролив и обосновалась на Аляске и в Калифорнии. Он находил земляков даже в Гренландии и Финляндии.

Он говорил с земляками. Омельчук умеет разговаривать. Ему искренне интересна старуха, встретившаяся на обском берегу и участливо расспрошенная «за жизнь». Пораженная таким участием, она выкладывает про свою жизнь все, не тая, все ее простые тайны и доверенности. «Кому повем печаль мою?» – помните эпиграф к самому грустному в мировой литературе рассказу? Чехов назвал его «Тоска».

Омельчук, впрочем, умеет говорить – уважительно и с достоинством – и с самыми важными людьми, губернаторами и министрами, высокоучеными интеллектуалами и эрудитами. А вот бывший золотоискатель выдает, так сказать, «в прямом эфире» секреты еще не найденного кийского золота – не утаил от хорошего человека и приятного собеседника. А вот исследователь делится своими предположениями о найденных древностях. Слишком смелыми? Ничуть! После находок в Денисовой пещере нет таких смелых предположений о сибирском прошлом, да  и о будущем тоже, которые не могли бы завтра же оправдаться – сибирская прародительница Человечества, младшая сестра Евы  и Адама – наша землячка.

Еще замечание. Важное. Омельчук ощущает Сибирь как единство. Тюмень и Тобольск, Томск и Иркутск, ненецкая тундра и казахский мелкосопочник, саянские пики и междугорные алтайские и тувинские степи – это все Сибирь. Она связана в узелок биографией автора. Его физическим бытием. Вот этот ручей, прыгающий со склонов Кузнецкого Алатау, придет потом к родному омельчуковскому поселку Могочину рекой Чулымом. А высокогорная речка Ака-Алаха вырастет в Обь.

Тут и мои пять копеек вклада, уже говорил о Черемшанке – малой составляющей великой водной артерии.

Деталь за деталью. Высокое рассуждение и бытовая мелочишка. Босые ноги, омытые в Байкале и буйный, неудержимый полноводный поток дикой буйволицы Катуни. Береговой галечник Кии  и рассеченная веками скальная стенка хакасских Сундуков.

Штрих за штрихом. Мазок за мазком – в итоге цельный и живой пейзаж. Движущийся и дышащий. Вот чем хорошо телевидение – наглядностью. Картинкой. Теми самыми подозрительно длинно существующими на экране зелеными/желтыми листочками/травинками/водорослями, которые трепещут/колышатся на ветру/на водной струе и создают настроение. Усугубляемое словом и интонацией – хрипловатым баритоном слегка в нос, неожиданными паузами, будто не хватает дыхания – обаянием автора, многомерностью этого обаяния, чего ищи – не найдешь на плоском двумерном книжном листе.

Отдельно отмечу музыку, нас сопровождавшую. Анатолий Константинович собрал и издал на диске «Антология/Онтология» песни, которые нас сопровождали с детства, неслись из картонных кухонных репродукторов. Тут замечу, что мы  с ним ровесники, одного года и даже месяца – наши родители нас ладили в победные дни 1945 года, мы – первый послевоенный человеческий урожай. А наши песни – от «На позицию девушка провожала бойца» через «Йестудэй» к шевчуковской «Осени» – это мы сами.

Но вместе с тем мы – это параллельный мир аборигенных напевов. Проезжая Великим Саянским кольцом, мы слушали их  в рок-обработке: этника хорошо сочетается с хард-роковой ритм-группой, пробирает буквально до мозжечка. Незабываемо.

В заключение, как водится, воспоминание. В молодости мы любили проводить время в роще нынешнего Томского госуниверситета, когда-то Сибирского императорского. Сиживали на скамеечке у бюста великого сибирского областника Григория Потанина. Пили легкий румынский рислинг. Поглядывали на главный университетский корпус, тогда еще не справивший столетие. Знали, что жизнь и судьба будут связаны с Сибирью.

С познанием ее. С пониманием, что познание бесконечно. Что это познание – любовь, глубина которой – вечность.