«Белая роза» в соцветии красавиц
Прозвище Blanchfleur, данное принцессе Шарлотте, в будущем императрице российской Александре Федоровне, за сходство с нежным белым цветком, культивировалось на протяжении всей ее жизни в символике, в окружении, в любимом цвете нарядов. Венок, в котором она позирует Джорджу Доу для парадного портрета, – не исключение.
Когда в 1829 году Николай I появился в Берлине вместе с супругой, газеты сообщали: «Словно сама блаженной памяти королева Луиза ко всеобщей радости снисходила во славе с небес». Шарлотта не только внешне очень напоминала мать, но и обладала особо утонченной грацией в духе модного на ту пору романтизма.
Дочь Луизы – Шарлотта, ласковое – Лотхен (Фредерика Луиза Шарлотта Вильгельмина, принцесса Прусская) запомнилась современникам «эфирно-чудным обликом». Пушкин удивлялся, что она все еще красавица, хотя ей уже 35(!), государь то ревниво одергивал ей платье, то смотрел на нее с восхищением спустя десять лет брака, и хотя был скуповатым, не жалел денег на подарки для «счастия его жизни».
Впервые увидев юную Шарлотту, Николай Павлович был восхищен ее красотой. Случилось это, когда он приехал в Европу для участия в Венском конгрессе. В 1815 году Александр I объявил о помолвке «самой красивой пары в Европе», что романтично свершилась в любимом саду среди роз.
Союз, основанный на чувствах, а не на политических расчетах (Николай, казалось, был далек от перспективы престолонаследия), был счастливым и многодетным. Укрепились и русско-германские связи: после «англомании» времен Александра I появилось пристрастие ко всему немецкому. Мебель в стиле неоготика, мода в стиле бидермайер, постройки в духе Средневековья характерны для Николаевской эпохи. Костюмированные балы и турниры, «Праздник белой розы» – все посвящалось ей, любительнице белых цветов.
«Золотой век» был золотым для русской культуры в прямом и переносном смысле. Творят великие художники и поэты: великий Карл (Брюллов), «солнце русской поэзии» (Пушкин). Золотой цвет в интерьере напоминает об апартаментах короля Солнце в Версале. «Птичка», как звал Александру Федоровну Николай, тяготится золотой клеткой, поэтому в Петергофе для нее строится уютный «Коттедж».
Легкие одежды, изящество благородной осанки и воздушную поступь императрица сохранила до глубокой старости, стойко перенося и романы супруга, и его раннюю смерть, как и нападки Герцена в демократической публицистике о ее «византийском размахе в тратах». Но в русской литературе она осталась «лилией крылатой»
благодаря столь же легкому и богатому слогу Пушкина – ценителя утонченной, благородной красоты.
О проекте
В рамках проекта газеты «Тюменская область сегодня» и музейного комплекса имени Словцова «Я покажу тебе музей» представляем цикл публикаций, приуроченных к славной дате в истории России – 400‑летнему юбилею дома Романовых в 2013 году. Героями рубрики «Музей одной картины» стали персоны, находившиеся в родственных, династических и дружественных связях с августейшим семейством.
Среди живописных парадных портретов Александры Федоровны популярен этот, созданный как парный к портрету великого князя (пока не государя) Николая Павловича, где венценосная красавица сидит в окружении первенца Александра и дочери Марии, на которую нежно смотрит. Хранящийся в Государственном Эрмитаже, он словно продолжает знаменитую галерею героев 1812 года, поскольку принадлежит кисти одного мастера, Джорджа (Георга) Доу. Приехав для выполнения этого почетного заказа по приглашению Александра I в Россию в 1819 году, мастер остался в нашей стране на 10 лет, чтобы не только выполнить 329 (по другим источникам 333) портрета для знаменитой галереи, но и написать членов семейства Романовых, знатных и родовитых особ. При такой работоспособности и успехе он нажил массу врагов, которые называли его беглую манеру небрежной и этюдной.
Доу пригласил в Россию младшего брата и зятя – прекрасных граверов, которые «множили» его портреты для публики, последний еще и завершил три неоконченных портрета после смерти художника в 1829 году.
Чтобы успеть и выполнить заказ, не упустить богатых клиентов, Доу работал на износ, нигде не бывал, не появлялся в свете, почти не покидал стен мастерской, поэтому о нем почти не осталось воспоминаний. Скорость его манеры не позволяла «изучить» заказчика, прочувствовать глубины его души. Поэтому сложно усмотреть в облике Александры Федоровны ту кротость и обаяние, что ценили Жуковский и Пушкин.
Иное дело – портрет, хранящийся в Тюменском музее изобразительных искусств. Написан он русскими помощниками Доу с его оригинала. В оплечном изображении Александра Федоровна кажется уже «ближе» и «демократичнее», а венок из нежных роз и тонкие черты не затмевают фон и аксессуары. Портрет можно увидеть на выставке, посвященной 400-летию дома Романовых, на первом этаже музея изобразительных искусств.
