Когда детство было беспечным...
Каждое лето мы гостили у бабушки в соседней деревне. Не просто гостили, а работали на огороде, покосничали… Но была и отдушина – рыбалка.
Обычно в первый же день лезли на чердак баньки за удочками. Самостоятельно проверяли леску, поплавки, крючки, а затем, взяв консервную банку и лопату, шли в конец огорода. Там, в низине за колодцем начиналось высохшее кочкарное болото. Среди кочек копошились черви – жирные, будто сама земля. Неподалеку стрекотали кузнечики – то тихо, то звонко, то настороженно… И мы, путаясь в траве, насыщенной ароматом клевера, ловили маленьких музыкантов. Потом с нетерпением ждали вечера, а значит, возвращения с полей деревенских коров. Завидев клубы пыли, мчались навстречу нашей буренке. Бабуля для вида ворчала. Наскоро выпив теплого, травой пахнущего молока, пускались греметь пустыми бидончиками и удочками по направлению к пряслу, где нас уже поджидали пацаны.
Рыбалкой заразил дед – после войны он «доставал» рыбу аж на самом Сахалине. Ловили мы в тот короткий период, когда картошка уже подросла, но в прополке и окучивании пока не нуждалась, да и покосы терпели.
Вечером, после разошедшегося по домам стада коров (жара спала, солнце медленно закатывалось за ближайший бор), садились на мосток, разматывали удочки.
Вспоминали все неписаные законы и правила. Воду в бидон наливали только после первой пойманной рыбешки. Считали, что на кузнечика хорошо идет окунь, а на червя может клюнуть и подъязок. Насаживая наживку на крючок, обязательно приговаривали: «На плевок ловись, рыбка-чебачок!»
У мостка травы немного, но глубоковато, а рыба ходила косяками. Особенно после дождя, когда воздух становился прозрачным, чистым и необычайно свежим – дух от него еще как захватывало!
Мы сидели важные, изредка перебрасываясь словами – все следили за поплавками. Какие только не раскачивались на речной волне!
И из гусиного пера, и из бутылочной пробки… Гордость – магазинные. Такие обычно привозили городские ребята. Когда поплавок тянуло вниз, терпеливо ожидали следующего клева.
– Смотри, как играет. Нашла дурачка! Сейчас-сейчас, я тебя подцеплю! – приговаривал я, надеясь на третий натяг лески.
Но проходило пять, а то и десять минут, а поплавок не подавал никаких признаков жизни.
– Тяни! Червя-то твоего поди давно слопали! – подначивали друзья.
Ждал. И ждал. И снова ждал. Наконец! Леску потянуло вниз, да так резко, поплавок в одно мгновенье пошел на глубину.
– Подсекай! Чего ж ты! – раздаются голоса.
Счастливый, тяну удочку на себя. С такой силой, что обрываю леску… Брат работал плавно, спокойно, как бы продолжая играть с рыбой. И вот уже она трепещет, изгибается, раздувает от обиды жабры… В вечерних лучах заходящего солнца всеми цветами радуги переливается чешуя. Некоторое время пленница яростно плещется в бидоне, а затем, смирившись, затихает.
Иногда после долгой игры вместо ожидаемого крупного окуня или жирнющего подъязка вылавливали худого, колючего, склизкого ершика. «Провел, хитрец!» – смеялись над его проделками. Если вообще не клевало, закатав штаны, залазили в речной ил по колено, снова закидывали удочки и томились, томились… Поздним вечером подсчитывали улов и гордые шли домой. Обычно больше везло брату. Рыба к нему шла как завороженная – не успевал менять наживку.
По утрам ловили за косогорами. Вставали рано вместе с дедом, деревенским пастухом, запивали черный хлеб свежим молоком, брали с собой картошку с луком и отправлялись в путь.
Туман густым покрывалом стелился над рекой, роса
холодом обжигала голые пятки (обувку несли в руках, чтобы не замочить). Топать далеко, зато какой там клев!
Наручных часов не имели – за временем следили по солнцу: стало припекать – время к обеду, совсем напекло макушку – перевалило за полдень.
Сидели на берегу среди ракиты, жгли костер, пекли картошку. Вечером же, заслышав рев коров, собирали снасти и бежали к деду. Все было нипочем! Детство же, юность...
Дед Иван и в возрасте рыбачил. В отличие от нас любил уединяться. Закинет, бывало, пару удочек и сидит наблюдает часами, изредка меняя наживку. Емуртла текла медленно, словно жила с ним в унисон.
– Вон, глянь-ка, как рыба-то играет, – говорил дед, затягиваясь очередной самокруткой.
Он был настоящим везунчиком. Ловил рыбу большую, жирную. Никогда не возвращался с оторванной леской. Сам чистил улов, но уху не жаловал. Все – родным да кошке-любимице, которая по двору всегда ходила рядом, подняв хвост и мурлыкая.
Удовольствие порыбачить, побеседовать под всплески воды, полюбоваться природой, почувствовать себя единым с ней – вот что было главным тогда. Не стало той рыбной речки, обмелела Емуртла, затянулась ряской и кубышками. Да и мосток-времянку, который обычно чинили каждой весной после половодья, сменила бетонная конструкция. О былом напоминают лишь обрубки свай. Мы тоже изменились… Изредка, когда бываю дома, брат предлагает сходить на рыбалку.
– Какая сейчас рыба? А помнишь, как тогда?
Помню, но детство ушло.
4380 или 4384 –
