Хозяин времени

Уренгой… Одно из крупнейших газодобывающих предприятий России. Пожалуй, и мира. Уже два века (Рим Сулейманов принял дела от Ивана Никоненко еще при развитом союзном социализме) успешен в современной демократической России. Четверть века у руля. Для «Газпрома» – рекорд. Ведь в бурном океане перемен и  капитаны меняются часто.

На налоги уренгойского «Газпрома» спокойно живет приполярный город Новый Уренгой, процветает Ямал, благоденствует Тюменская область. Известно, что  в России каждый четвертый бюджетный рубль – от «Газпрома». А «Уренгой» в «Газпроме» – долговременный лидер.

Но, пожалуй, больше всего лидер Уренгоя Рим  Сулейманов гордится тем, что за все его уренгойские годы ни один работяга, ни один специалист на него не пожаловался. Он не давал повода.

Его заглазно называют «хозяином Уренгоя». Он человек четких формулировок и подобных вольностей не любит. Догадывается ли, что он – хозяин времени? Своего ли времени, просто ли времени? Сдается мне: он редкий человек – уверенный хозяин времени. Уместен в своей эпохе.

Он не часто дает интервью. Это одно из редких.

– Вы свою первую встречу с Уренгоем помните?

– Незабываемо. У меня к тому времени семь лет северного стажа накопилось: Игрим, Надым, Пангоды. В 1977 году я полтора месяца учился в Америке. Представляете, какие годы были. В Штаты попасть – редкость! Тем более поучиться. Почему на меня выбор пал, до сих пор не могу понять. А после учебы нас, «американцев», пово­зили по северным промыслам, чтобы мы полученным опытом поделились. Мне выпал Уренгой. От Пангод-то всего сто верст с небольшим, но разница существенно чувствовалась. Суровее. Может быть, потому, что  очень голо на Уренгое было. На базе освоения, в Ягельном – всего пара свежих двухэтажек, остальное – разнокалиберные, разномастные балки-вагончики. А когда попал на площадку строящегося первого УКПГ, то даже сомнения закрались, успеют ли промысел сдать. Апрель. Через год самый мощный промысел в Союзе должен заработать, а на площадке ничего серьезного.

Мне мое Медвежье уютным показалось, обжитым. На Уренгое народу явно потяжелее приходилось. Но когда Никоненко меня на Уренгой кликнул, я практически не раздумывал. В начале моей северной жизни Иван Спиридонович многое определял. Это ведь он вытащил меня в Игрим. Я у него на промысле оператором начинал. Потом он меня на Медвежье позвал, в Пангоды. Так что, когда его назначили генеральным директором нового объединения «Уренгойгаздобыча», понял, что  с Уренгоем и мне не разминуться. С февраля 1979 года я здесь.

– Ваши представления об Уренгое менялись?

– Несомненно. И в пространстве. И во времени. Когда он  в стороне – это одно, а когда ты здесь, когда ты внутри процесса – совсем другое. Темп освоения – небывалый, ритм – сумасшедший. Уренгой вся страна осваивала, но первый и главный десант пришел из Пангод, с Медвежьего. Свои.

– Вы  с Уренгоем связаны так долго, что хочется задать вопрос: для вас Уренгой – живой?

– Еще какой живой! Дышит мощно. Организм здоровый. Пласты сильные. Энергия пласта высокая. Богатырь! Конечно, пик добычи пройден – Уренгой уже, что называется, пошел под горку, больше половины своих богатств он, скорее всего, уже отдал человеку. Но если человеческими категориями оперировать, это еще не старость. Сегодняшний этап Уренгоя – зрелость. Поистине гигант. Разведка Уренгоя продолжается, открываем новые залежи – Песцовое месторождение, Южно-Песцовое, Северо-Самбургское. Это открытия уже ХХI века.

– И характер у месторождения «Уренгой» есть? Частенько проявляется?

– Гиганты по характеру спокойны. Добродушные богатыри. Но это ложное спокойствие. Пока в руках жестко держишь – все нормально. Дашь слабину – получишь ураган. И на Уренгое случались неприятности: приходилось наблюдать газовые фонтаны, когда пламя бьет на сотни метров ввысь, близко подойти невозможно. Богатырский характер. Не будите Илью Муромца! В любой момент можно ждать неожиданностей. Он управляем, но даже с годами предсказуемее не становится.
А  «ачимовская пачка» – там давление пласта за 600 атмосфер зашкаливает.

– Люди, будьте бдительны! Уренгой!

– Абсолютно!

– Когда выходили на Уренгой, никто не выказывал паники, не выражал сомнений: неподъемно?

– Я один из тех, кто, помнится, 19 февраля 1973 года с пангодинского крылечка провожал первый десант на Уренгой. Из Надыма пришел тракторно-санный поезд, в Пангодах он остановился, помитинговали с полчасика. Февральский день на Севере короткий, но еще светло было. Жаль, в те времена фотоаппараты в дефиците были, у меня даже фотографии не сохранилось. На том памятном крылечке мы впятером стояли – Иван Никоненко, Николай Дубина, Валерий Ремизов, Владимир Самойлов и я.

– Время стояло такое – время уверенных в себе людей?

– Времена не стоят. Времена движутся. Но календарь четкий: задача ставилась и задача выполнялась. Такая система. Партийно-советская. Конечно, балок неблагоустроенный, вода – не всегда, о горячей и не мечтали. Но жаловаться и ныть было не модно. Неуверенные в себе быстренько брали обратный билет. Оставались нормальные первопроходцы. Молодые в основном, если не по возрасту, то по духу.

– Коллектив предприятия очень большой: разные люди, разные судьбы. И все-таки можно говорить, что есть нечто общее?

– Естественно. Все они – работники «Газпрома» на Уренгое. На сегодня, скажем, их 18 057 че-ловек. Когда произносишь эту цифру – она вроде мало о чем говорит. Но если выстроить коллектив, то получится километров 12 живой шеренги. Часа три, чтобы этот строй обойти, потребуется. Я думаю, все они – профессионалы. Преданы делу. К Северу неравнодушны.

– Жизнь – тяжелая школа? Или это выдумали и говорят только неудачники?

– Вообще, говорят, жить тяжело.

– Но не жить – тяжелее?

– Сравнивать трудно. Опыта нет.

– Ваш жизненный путь – прямая линия (почти прямая?) или исключительные зигзаги?

– Нет, я кругами не ходил, не вертелся. Начал оператором на Игриме, старший инженер, начальник отдела, главный инженер управления. На Уренгой пришел замом генерального по производству. Главный инженер объединения. Сколько уже лет – директор. Два века прихватил. По восходящей. По прямой. Прямее не бывает.

– Считаете себя успешным человеком? У успешных людей есть свои секреты?

– Наверное, успешный. Трудно считать неудачником. А секрет успеха, видимо, очень простой: сейчас и здесь. Быть там, где надо, именно сейчас и именно здесь. Похоже на везение. Я из первого «газового» выпуска Уфимского нефтяного института. Мы дипломировались по разработке газовых и газоконденсатных месторождений. А именно в это время понадобились такие специалисты в Западной Сибири. Попали в струю. В газовую. В жилу. На родине остались те, кто имел квартиру в Уфе. А мы рвались именно в Сибирь, на большое дело. Моя институтская группа состоялась на Севере. Главный инженер в «Уренгое» – Григорий Ланчаков. Виктор Сливнев прошел Уренгой и Ямбург, сейчас в «Газпроме» начальник главного экономического управления. Салихов Юнир – главный инженер нашего ГПУ. Девчата… Сильная группа. Мой советник – доктор наук, заведующий кафедрой в родном институте Александр Пономарев – тоже пять лет  в одной группе учились.

Начинал на Уренгое чистым газовиком, становлюсь неф­тяником. Я же из Башкирии родом, а она нефтяная республика. Да что там говорить, от дома, где родился, буквально в нескольких сотнях метров буровая вышка стояла, там  и сейчас добыча идет.

– Судьба была предрешена?

– Естественно. Но только на Уренгое ко мне, как говорится, пришел нефтяной фарт. Ни на Медвежьем это было невозможно, ни на Ямбурге.

– Формулу эпохи, в которой жили, можно вывести? Или ваше поколение прожило в России несколько эпох?

– Мы при развитом социализме честно строили коммунизм. Естественно, как сами понимали, плохо осмысляя реалии окружающего. Наверное, верили. Многие верили. Сегодняшнюю систему сформулировать сложно. Какой-то неописанный в науке вид капитализма.

– Необузданного?

– Похоже. Сильно отличается от других капитализмов. Возможно, мы – развивающаяся страна. Развивающаяся, кстати, неплохо звучит.

– Страна на дороге?

– Где вы слышали такую классификацию? Я  все же затрудняюсь определить, в каком обществе мы сегодня живем.

– Не самом плохом?

– Как посмотреть…

– В принципе нашему поколению посчастливилось пожить-поработать при  двух общественно-политических системах. Пришлось? Или все-таки посчастливилось?

– Естественно, это наше время, мы  в нем жили. Это наша эпоха. Что лучше? Что хуже? Все неоднозначно. Бываю в Москве – по сию пору стоят у стенок бабушки с протянутой рукой. На каждом перекрестке – в солдатской гимнастерке безногий молодой человек. Это  после германской войны было. Значит, снова после войны? В Уфе у меня живет сестренка. В квартире над ней жил дед, фронтовик. Вот пропал дед, не видят его. Исчез. И родственников нет. Ну, мало ли что. Нет  и нет. В квартире дедовой кран потек, соседей заливать стало. Взломали дверь, а он уже полгода как мертвый. Фронтовик умер от истощения. Это разве мыслимо? Какое время лучше?

– Человек несет ответственность за время?

– Смотря какой человек.

– Сулейманов. И – время Уренгоя.

– Обязательно несет. В должностные обязанности входит. Юридическая ответственность. Моральная ответственность. Уренгой обязан разрабатываться проектно, системно, последовательно, планово. Ответственность за каждого работающего: зарплата вовремя, нормальные условия труда. За коллектив – по колдоговору. И за время тоже: вот Сулейманов пятую пятилетку руководит «Уренгоем». Что сделал за это свое время? Мне было всего 37, когда меня назначили директором крупного газодобывающего предприятия. В ЦК КПСС я проходил собеседование у Льва Михайловича Кузнецова, он занимался вопросами автоматизации новой техники. Он меня повел к Долгих – секретарю ЦК. Владимир Иванович
поинтересовался: первое, чем начнете заниматься, если мы вашу кандидатуру, Рим Султанович, согласуем? Я задумался. От Уренгоя что требуется в первую очередь? Газ. План. Ввод новых установок. Подумал и ответил: «Хотел бы первое внимание обратить на социальную сторону жизни коллектива». «Правильно рассуждаешь, – одобрительно заметил Долгих. –  Если нужна будет поддержка, обращайся». Я с этого начал. На юге пионерский лагерь отгрохали, нынче это детский оздоровительный центр «Кубанская нива». Там же, в Анапе – лечебно-оздоровительный центр «Витязь». Один из первых в России объектов европейского уровня. У «Уренгоя», кстати, с полкилометра южной черноморской российской границы – наши пляжи. Уренгойцы на «границе» загорают, купаются.

– Вы любите преодолевать трудности? Или лучше, когда все можно делать в спокойной, ненапряженной обстановке?

– Напряжение создают сами люди, когда действуют непрофессионально.

– Пессимисты при начале разработки Уренгоя предполагали, что при больших отборах газа месторождение начнет оседать. Со всеми вытекающими последствиями. Проседает? Заметно?

– Когда выходили на Уренгой – на месторождении было много болот. Но от того, что много шлейфов в канавах проложили, дороги отсыпали, незаметно отдренировали все месторождения – не только болота усохли и высохли, но на их месте начали нарастать березовые леса. Местами метра под три березы вымахали: для Севера за эти годы – немало. Что касается проседания месторождения. Кстати, площадь Уренгоя 60 км на 190. Проседание идет, но незаметно и по всей площади, всего несколько сантимет­ров за 30 лет. Оно заметно только на снимках из космоса. Жертв и  разрушений, которые предрекались, нет.

– Когда оглядываетесь на историю развития Уренгоя – не замечаете ошибок?

– В середине восьмидесятых прошлого века, когда стране требовалось газа все больше и больше, когда заскрежетали лозунги: миллиард – в сутки! – Уренгой начали надрывать, брали больше, чем предусматривалось проектом. На Ямбург же выходили с опозданием, а балансы надо было компенсировать. Проектный режим предусматривал 250 миллиардов, на Уренгое
зашкаливало за 300. «Старик» Уренгой, конечно, выдержал, но тогда страна пошла на это сознательно. Если это ошибка – то сознательная. Всегда актуально: жить-то надо. Стране.

– Что-то хотелось бы переделать, но паровоз, как говорится, ушел?

– А зачем? Стараемся сделать лучше на очередном объекте. Учитывая опыт, пусть даже печальный. Наша установка на Песцовом – самая современная. Даже специалисты «Газпрома» удивились, что такое возможно.

– Вы же практик. Где учились науке управления?

– Началось с Америки. Обучался в Германии. Закончил Академию народного хозяйства СССР. А все остальное – жизнь подсказывает. Уренгой – хороший мозговой «котел». Он вызывает интерес у ученых, у зарубежных менеджеров, у политиков. К нам часто российские сенаторы приезжают. Президента Владимира Путина на Уренгое встречали, он здесь крупное совещание проводил. Как  в «Газпроме» говорят: принципиальное. Это повседневный университет управления. Редкая школа на­учит тому, чему учит жизнь на Уренгое.

Я последовательно, выполняя личную программу социального развития коллектива, которую обещал Долгих, в начале девяностых годов через загранучебу «прогнал» несколько тысяч специалистов. Как только появилась такая возможность, мы из своих прибылей на этот процесс денег не жалели. Ну и, если честно, отечественная практика «Газпрома» – мировой уровень! К нам же ездят учиться.

– Считается, что Север не любит слабых. Исключений не знает?

– Слабые сюда не едут. Изначально. Север их не то, что не любит, он издали как бы предупреждает: здесь место не для каждого. Только в «Уренгойгазпроме» из трех двое имеют диплом, образование высшее или среднеспециальное. Понятно, сильные люди.

– Уренгой может сказать спасибо Сулейманову?

– Надо спросить у Уренгоя.

– Обязательно спрошу. А Сулейманов может сказать спасибо Уренгою?

– Уренгой – это природа. А природе всегда спасибо. За все. Естественно, я счастлив, что судьба свела меня с Уренгоем. Масштаб этого месторождения любого профессионала делает масштабнее. Вот пример: уренгойская нефть – очень трудная. Вязкая. Тяжела в добыче. Примерно такая же на Русском месторождении. Туда вышли нефтяники, их  знаменитый Виктор Иванович Муравленко возглавлял. Попробовали добывать – нет, ничего не получилось. Они как свернули работы до лучших времен, так до сих пор  и не могут развернуть. А мы добываем. И это вроде запросто. Хотя ж сложнейшую проблему решили, нефтяное «желе» добываем. Если надо – опытом поделимся. Мы прямо в пласте это «желе» конденсатом разбавляем, и никаких пробок в трубе. Нам здесь капитально ТюменьНИИгипрогаз помог, Георгий Васильевич Крылов.
– Когда рискуете? Приходится рисковать? Или – рискую сознательно?

– Я в преферанс уже лет двадцать не играю. В преферансе рисковать можно. А на работе нет  у меня привычки рисковать. Думать надо, размышлять, преду­сматривать, прогнозировать, с наукой дружить.

– Жизненный принцип, которому ни разу не изменяли?

– Десять библейских заветов – вот принципы, по которым надо жить. Жизнь, конечно, сложнее, трудно все время на святцы оглядываться. Мы растем, принципы изменяются, мы меняем принципы.

– Ноша долговременного лидера тяжела?

– Тяжела. Можно завидовать, а если все знать – вряд ли кто позавидует.

– Город Новый Уренгой сразу научился заботиться о своих жителях?

– Если честно, постановлением ЦК КПСС и Совмина Союза по Новому Уренгою никакой заботы не предусматривалось. В постановлении обозначили квадратные метры жилья, норму школ и детских садов. В строящемся городе не пре­дусматривались даже магазины, учреждения культуры, кинотеатры, спортплощадки и залы. Это сознательная политика тогдашних лидеров. Со школами и детсадами у нас действительно все  в порядке, их строили по проекту. Остальное не строили, не могли. Это же почти уголовкой грозило, если построить спортзал или хоккейный корт. Первый клуб «Факел» строили колхозным методом, первый спортзал – партизанским. Под строительство Дома культуры брали эксклюзивное разрешение у премьера Николая Рыжкова – а ведь уже перестройка начиналась. Забота о северянине тогда в госпроект не закладывалась. Только на свой страх и риск.

– Некоторые гордятся своими солидными врагами. Вы нажили врагов? Гордитесь ими?

– Знаете, я человек хороший, и этого не стесняюсь. Врагов мне не надо, у меня их быть не может. Если они даже есть, не знаю об их существовании. Интриги – это всегда, но это не откровенные враги – столкновения интересов. Стараюсь к людям относиться хорошо. За все годы в «Газпром» – мою вышестоящую организацию – на меня ни одна жалоба не поступила. У меня заместитель по быту – Анатолий Николаевич Харитонов. Он  в строительном главке работал, я его переманил. Мы  с ним в больнице познакомились. Он  с позвоночником мучался, а  меня угораздило двухстороннее воспаление легких подхватить. Две недели мы  с ним в больнице бедовали и тогда договорились о главных вещах в работе с людьми. Харитонов – правильный человек. Так вот, главных вещей немного, и основное, пожалуй: не врать людям и не обещать того, что сделать никогда не сможешь. Ко мне люди идут – я для них  в Уренгое последняя инстанция. Просьбы разные: выполнимые – невыполнимые. Видишь – вопрос неразрешимый, не обещай. Говори честно с каждым человеком – это принцип. Был  у меня случай, еще  в старой конторе. Семь утра, июль, полярное светло. Открывается дверь, заходит женщина, падает на колени. Я подскочил, может, ей плохо стало.

Поднимемся? Нет. Еле поднял, посадил на стул. Всхлипы, плачет без остановки. В чем дело? Немного успокоилась. Только вы, Рим Султанович, можете помочь. Что случилось? Сама она  в больнице работала. У нее двое близнецов. Один под машину угодил, переломы сложные, надо везти в Киев на операцию. Денег нет. Ее муж компрессорную на ГП-12 строил. Строителям зарплату задерживают. Начальник посоветовал: обращайтесь к Сулейманову, если он нам деньги даст, я вам выплачу. Ее просьба: «Перечислите им, пожалуйста, деньги». Отпускной период, каждая копейка на счету, а подрядчик требует зарплату не одному строителю, а всему коллективу. Сложный период, и у нас времена бывали – по четыре месяца своим не могли зарплату полностью выплатить. К полдевятому утра мы деньги строителям перечислили, чтобы близнеца спасти.

– О каком периоде в истории России могли бы сказать: это мое время?

– Мое время – рубеж веков, рубеж тысячелетий. Все, что прожил, – мое время.

– Менеджер Сулейманов мог бы спокойно уснуть на пороховой бочке?

– По характеру, наверное, мог бы. Но лучше до такого дело не доводить. Решить ситуацию чуть раньше. Я запускал два десятка промыслов на Уренгое. Обычно пуск растягивается суток на двое. В это время никто не спит. Фронтовые ночки. Вот тогда, наверное, чуть похоже на «пороховую бочку», а решения надо принимать четкие, однозначные.

– Какие страсти прощаете? Какие осуждаете? На какие поддаетесь сами?

– Страсть как не люблю болтать. И нечетких слов.

– Для вас важно считать, что  в этой жизни есть смысл?

– А что, бывает бессмысленная жизнь? Человек – существо думающее. Если живет-думает, то  и смысл присутствует. Наверное, каждый понимает этот смысл по-своему. Шесть миллиардов человек на планете и шесть миллиардов смыслов. Разве плохо? Я в этой жизни смысл вижу. Каждый день живу осмысленно.

– А для вас смысл жизни одним словом выразить можно?

– Каким?

– Уренгой.

– Нет. Уренгой великий, бесспорно. Но говорить, что  у меня смысл жизни Уренгой, не могу. Мне думается, я пошире, поглубже. Уренгой много значит в моей жизни. Много, но не все.