Доверие людей в бизнесе – самый важный фактор

Доверие людей в бизнесе – самый важный фактор. .

Перед российской экономикой стоит задача формирования эффективной и конкурентоспособной национальной инновационной системы. Для ее решения правительство РФ создало в 2006 году государственный фонд венчурных фондов — ОАО «РВК», 100 процентов уставного капитала которого принадлежат государству. Каких успехов она достигла, развивается ли в стране инновационное предпринимательство, насколько полно используется человеческий потенциал россиян? На эти и другие вопросы ответил очередной гость редакционного клуба «От первого лица» Игорь Агамирзян, генеральный директор и председатель правления ОАО «РВК».
Раиса Ковденко:
– Игорь Рубенович, у вас интереснейшая, изначально очень четко выстроенная трудовая биография. Как сформировалась сфера ваших профессиональных и творческих интересов?

– Я с детства увлекался всякого рода техническим творчеством, то есть, очевидно, по внутреннему призванию был инженером. Так получилось, что как раз в те годы, когда я учился, началось более или менее заметное развитие современного программирования и вычислительной техники. Стали не то чтобы массово доступными, но по крайней мере рассекреченными первые вычислительные машины, и я еще в школьные годы этим увлекся.

Елена Михалькова:
– Можно сказать, что вы росли вместе с первыми компьютерами?

– Да, в старших классах учился в математической школе, и там был компьютер, переданный в школу университетом, причем года выпуска, совпадавшего с годом моего рождения. То есть уже тогда он был сильно устаревшим. Но тем не менее именно на нем я написал свою первую программу, будучи учеником девятого класса.

Тимур Хакимов:
– И с тех пор вся жизнь связана с технологиями, программированием, инновациями?

– Причем довольно рано я перешел в область технологического предпринимательства. К счастью, вовремя понял, что ученый из меня никакой, а инженер, может быть, достаточно хороший. Начал заниматься коммерческой разработкой программных продуктов еще во время перестройки, участвовал в создании одного из первых в стране программистских кооперативов. Потом, в 1991 году,
запустил одну из первых в Санкт-Петербурге коммерческих компаний по разработке программного обеспечения. Через два года мы стали партнерами корпорации «Майкрософт», которая в тот момент выходила на российский рынок.

Наталья Худорожкова:
– С работой в этой корпорации связаны почти два десятилетия вашей жизни. Легко было туда попасть?

– Моя команда получила от «Майкрософта» заказ на разработку русской версии программы для работы с электронными таблицами. Выполняя его, мы фактически ввели основные стандарты терминологии, которые сейчас используются в предназначенных для российского рынка программных продуктах всех производителей. Плюс научились инженерным приемам, которые использовались в большой транснациональной корпорации. Вскоре я получил приглашение перейти на работу в «Майкрософт». Марина Белова:

– Находясь в бизнесе, вы тем не менее довольно давно сотрудничаете с государственными институтами.

– Одно время я занимался взаимодействием европейской исследовательской лаборатории корпорации с университетами Восточной Европы, России, Скандинавии. Оказалось, что верхушка академической элиты  имеет прямой выход на лиц, принимающих решения в государстве.

И меня, несмотря на работу в американской компании, Владимир Путин в 2001 году назначил одним из представителей от России в международном экспертном совете стран «Большой восьмерки» по проблемам информационного общества. Потом это направление передали в ООН и, соответственно, я еще несколько лет был советником Организации Объединенных Наций от России.

Тимур Хакимов:
– А какое при этом у вас было гражданство, если не секрет?

– У меня российское гражданство, и никакого другого никогда не было.

Тимур Хакимов:
– Вы занимаетесь венчурным инвестированием, но для многих эта тема остается неизвестной. В чем заключается деятельность РВК?

– Мы занимаемся не только венчурными инвестициями. РВК – это институт развития, и кроме того, что мы поддерживаем инновационное предпринимательство через финансовые механизмы – такие как венчурные инвестиции, ведем целый ряд программ. Делаем это в интересах всего рынка технологического предпринимательства. Потому что венчурные инвестиции на самом деле некий конкретный инструмент, а для развития инноваций в стране нужно, чтобы рос рынок технологического предпринимательства. Нужно стимулировать спрос на инновационные продукты. Одна из ключевых задач – развивать профессионализм участников рынка.

К сожалению, в стране очень мало людей, понимающих, как работает глобальная экономика, как находить в ней свое место,
как в нее интегрироваться. Слишком сильна фокусировка на внутренние, национальные особенности рынка, а это в современной экономике не работает. Успешные технологические проекты ориентированы на глобальный рынок. Необходимо заниматься пропагандой, популяризацией всего этого направления, потому что уровень знаний, понимания проблематики в обществе явно недостаточен.

Константин Елисеев:
– Приведите, пожалуйста, примеры, выполняемых компанией программ.

– В части подготовки кадров назову очень успешную программу по региональному практическому консалтингу: наши специалисты высаживаются десантом на три дня в регион и проводят углубленные тренинги и консультации для местных предпринимателей. Часто это вызывает заинтересованность региональных властей, чиновники из экономического блока областных и краевых правительств участвуют в занятиях.

С точки зрения популяризации инновационных процессов уже два года на канале «Россия-24» выходит еженедельная телевизионная программа «Технопарк», ориентированная на продвижение и рассказ историй успеха. Она и финансируется, и идеологически полностью поддерживается, обеспечивается РВК. Так что круг деятельности компании существенно шире, чем венчурные инвестиции. Кроме этого, мы не делаем прямых инвестиций, а являясь фондом фондов, создаем фонды, которые уже инвестируют в проекты.

Вероника Белоусова:
– Есть ли в российской практике проекты, в которых эффективно использован венчурный капитал?

– Да, компания «Яндекс», год назад прогремевшая первичным размещением акций и огромной капитализацией на международной бирже. Это типичная венчурная компания, которая финансировалась венчурными фондами практически с момента возникновения, причем частными фондами, задолго до основания РВК. В нашем портфеле есть целый ряд других компаний, прошедших венчурный цикл, в том числе очень интересных, успешных. Например, компания «Русские навигационные технологии», профинансированная одним из фондов с участием РВК, делает продукт, технологию для трекинга автотранспорта, которая позволяет коммерческим перевозчикам в любой момент узнать, где находится грузовик и куда он движется. Внедрение этой системы обычно приводит к тому, что в первые две недели часть водителей увольняется, а расход горюче-смазочных материалов сокращается на 20–25 процентов.

Елена Михалькова:
– Расскажите, как происходит рассмотрение венчурного проекта, приходится ли вам принимать решения, которые ставят крест на чьих-то начинаниях?

– РВК может не одобрить проект, но не может заставить фонды провести конкретную инвестицию – это квалификация управляющих компаний самих фондов. Сначала предполагалось, что они должны иметь полную свободу в принятии решений, на практике же выяснилось, что в некоторых вопросах недостаточно компетенций, профессионализма. Ведущие специалисты в этой отрасли работают в частных фондах и получают немалые деньги. Венчурный бизнес рискованный, но с высоким уровнем доходности. Положительное решение по инвестиции всегда принимает инвестор – менеджер фонда. В мировой практике принято считать, что партнер венчурного фонда должен иметь не более пяти активных проектов – по одному на каждый рабочий день недели. Венчурный инвестор приносит в проект весь свой опыт, понимание рынка.

Елена Михалькова:
– В таком случае как же пробиться молодому инноватору, изобретателю, если он имеет интересные идеи?

– Если идея интересная, ее никто не зарубит. Но дело в том, что инвестируют-то не в идеи, а в бизнес. Бизнес – это не идея, не технология, а люди. Технология в бизнесе – всегда самое простое. Даже с учетом очевидных ограничений реализовать ее легко. Для капитализации технологии необходимы эффективный бизнес, сильная команда, распределение ролей и так называемый vision – представление того, куда движемся и чего хотим добиться. К сожалению, у молодых инноваторов это не всегда есть.

Константин Елисеев:
– Венчурный бизнес – очень рискованный, прекрасно понимаю эту мысль. Существуют проблемы: с одной стороны – боязнь упустить возможную прибыль для компании, с другой – забюрократизировать принятие решения. Как этого избежать?

– Честно скажу, избегаем плохо. Забюрократизированы. Хотя по сравнению с другими государственными организациями работаем, наверное, немного эффективнее. В мировой практике этот процесс сильно персонифицирован, нет универсальных правил, регламентов. Это всегда личные решения, принимаемые на основе доверия. Вообще доверие внутри бизнеса является ключевым моментом.

Анна Щербинина, г. Тобольск:
– Известно ли вам что-нибудь о разработках тюменских инноваторов, развивающихся при помощи венчурных инвестиций, или хотя бы об интересе, который проявляют тюменцы к деятельности вашей компании?

– Насколько помню, в фонде посевных инвестиций есть венчурные партнеры из Тюмени. Назвать конкретные проекты не готов.

Вероника Белоусова:
– Что происходит, если проект не оправдывает ожиданий? Инноватору грозит долговая яма?

– Думаю, что нет. Пока такие прецеденты неизвестны.  В мировой практике по венчурным инвестициям всегда имеется большая доля проектов, которые закрываются. Но ведь они оформляются бизнесом, юридическими лицами с ограниченной ответственностью, и их ответственность ограничивается уставным капиталом. Так что деньги теряют те, кто сделал взнос в основной капитал. Больше, в общем-то, никому ничего не грозит. Это, кстати, одна из проблем, связанных с государственным участием.

На данный момент она в полном объеме еще не разрешена, потому что надзорные органы не любят, когда государственные деньги списываются. Соответственно, пока политика такая: предполагаем, что необходимо формировать успешный в целом портфель проектов, но среди них все же могут оказаться и неуспешные, которые впоследствии закроются и будут ликвидированы.

Тимур Хакимов:
– Российская венчурная система стремится к какому-то идеалу, уже существующему в мировой экономике, или мы строим свою систему? Как по объему венчурных инвестиций страна смотрится на мировом уровне?

– В мировом масштабе смот­римся не очень привлекательно, не являемся крупным участником рынка. Например, Израиль по объемам венчурного инвестирования превосходит Россию, хотя населения там меньше примерно в 25 раз. Проблема в том, что у нас к этому процессу не приспособлена законодательная среда. На мой взгляд, существовала ошибка с точки зрения организационно-правовых форм для венчурной деятельности.

И адаптация российского законодательства под международные стандарты проходит очень болезненно по целому ряду причин. С начала этого года действует закон о новой организационно-правовой форме инвестиционного товарищества. Ни одного товарищества пока не создано, и, в частности, потому, что для этого необходимы определенные подзаконные акты, которые до сих пор не разработаны. Надеюсь, вскоре они все же появятся.

Марина Белова:
– Инвестиционные фонды, с которыми вы работа­ете, зарубежного происхождения или это отечественные компании?

– Есть зарубежные и российские, действующие в разных организационно-правовых формах. Первые фонды с нашим участием создавались как закрытые паевые инвестиционные фонды (ЗПИФы) – форма абсолютно не приспособленная для венчурных инвестиций, очень дорогая в эксплуатации и ориентированная на ликвидные активы. А особенность венчурных инвестиций в том, что они с момента проведения и до успешного выхода из компании оказываются неликвидными. В результате часть фондов прямого управления пришлось создавать в форме обществ с ограниченной ответственностью. Хотя это противоречит фондовой идеологии. Небольшая часть наших фондов находится в зарубежной юрисдикции.

Готовим новую конкурсную процедуру, которая создаст более гибкие возможности по использованию организационно-правовых форм, предусмотрев как создание нового инвестиционного товарищества, так и приход и наше участие в фондах с иностранными инвесторами, которые будут работать в России и за рубежом. Отмечу, что частные фонды во всем мире, как правило, работают через оффшорные зоны. Это делается не ради утаивания прибыли и уклонения от налогообложения, а для обеспечения защиты прав инвесторов. Все оффшорные юрисдикции действуют в британском праве, которое для инвесторов гораздо привлекательнее любого континентального,в том числе российского.

Наталья Худорожкова:
– Игорь Рубенович, почему не очень эффективно работают региональные венчурные фонды в России?

– Региональные венчурные фонды – проект, начатый Мин­экономразвития с региональными властями еще до того, как была создана РВК. Идея заключалась в том, что в случае, если регион готов выделить средства на развитие инновационных компаний, то из федерального бюджета в таком же размере поступит субсидия, но при условии привлечения частного инвестора на суммарный объем федеральных и региональных денег. То есть в проекте закладывалось 25 процентов региональных денег, столько же федеральных и 50 процентов частных.

Камнем преткновения для региональных фондов явилось два фактора. Первый – они создавались в форме закрытых паевых инвестиционных фондов, которые способны быть эффективными только при объемах, превышающих миллиард рублей. У них очень высокие транзакционные издержки: затраты на ведение, оценку, отчетность. А многие фонды созданы в совсем маленьком размере – по 120–180 миллионов рублей. Для ЗПИФа этого категорически недостаточно, не достигается критическая масса. То есть такие мелкие фонды оказываются неэффективными. Они могут профинансировать всего несколько проектов, но при этом половина средств уйдет на поддержание функционирования самих фондов.

Вторая сторона – квалификация управляющих компаний. Если они отбирались по конкурсу, значит, теоретически должны быть самыми лучшими. Однако на практике выходит, что львиная доля управляющих компаний региональных фондов – федерального уровня. И проблема заключается в том, что для них мелкие региональные фонды не оказываются приоритетными. Конечно, есть примеры успешной работы региональных фондов, но в большинстве случаев их портфели не очень хорошие, во многих процессы инвестирования идут медленно. Бывали прецеденты конфликтов между местными властями и управляющей компанией. Примерно год назад Минэкономразвития передал нам мониторинг над портфелями региональных фондов. Конечно, юридически значимых вещей мы делать не можем, но входим в их попечительские советы.

Галина Иванова, п. Голышманово:
– Предположим, у молодого ученого появилась какая-либо интересная идея. Может ли он рассчитывать на поддержку венчурного фонда не регистрируясь как юридическое лицо, не открывая расчетный счет. Все эти бюрократические препоны хоть немного сокращаются?

– Если у молодого ученого есть интересные предложения, ему надо обращаться не в венчурный фонд, а в фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере (его часто называют по имени основателя – фонд Бортника), который предоставляет гранты на старт технологического бизнеса, проведение научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, подготовку опытного образца. Венчурные фонды инвестируют не в идеи, а в бизнесы, компании. Поэтому просто юридически невозможно провести венчурную инвестицию в физическое лицо. Кстати, регистрация юридического лица свидетельствует об определенном уровне зрелости проекта. Например, участники проекта «Сколково» – тоже юридические лица, причем, как правило, вновь создаваемые. Это общемировая практика.

Сергей Исаев:
– Проекты каких отраслей экономики получают поддержку из венчурных фондов? У кого больше шансов на нее?

– В свое время было принято решение, что не менее 75 процентов инвестиций с участием РВК должны идти в приоритетные технологические направления. Однако на практике этот показатель у нас даже превышает 80 процентов. Это связано с тем, что данные направления наиболее интересны и перспективны. Первые места в венчурных инвестициях в последние два-три года устойчиво занимают IT, Интернет и биотехнологии. Исключение составляет лишь ядерная промышленность. Частный инвестор боится вкладывать средства в мирный атом. Впрочем, подобная ситуация наблюдается и в других странах.

Елена Михалькова:
– Чисто обывательский вопрос: поскольку вы тесно соприкасаетесь с экономикой и бизнесом, можете сказать, стоит ли опасаться новой волны кризиса?

– Мне трудно судить о теориях кризисов, поскольку по образованию я все-таки математик, а не экономист. Но считаю, что есть существенный риск, который делает российскую экономику зависимой от мировой конъюн­­­­к­туры. Чтобы быть устойчивым к экономическим катаклизмам, надо быть либо изолированным от мира (как в свое время СССР), либо полностью интегрированным в международные рынки. Сегодня, к сожалению, российская экономика находится в промежуточном положении.

Константин Елисеев:
– Связана ли инновационная активность в регионах с наличием в них технопарков?

– Инфраструктура – очень полезная вещь, но она не является определяющей. Недавно была создана ассоциация инновационных регионов России, сейчас в ней состоит 12 субъектов. Это те регионы, которые в первую очередь хотят позиционироваться как инновационные. Среди них есть те, кто действительно выделяется на фоне остальных. На мой взгляд, инновационность региона определяется двумя основными факторами: наличием человеческого капитала (чему способствует сильная университетская среда) и мощной поддержкой со стороны региональных властей. Сочетание этих факторов дает хороший потенциал для развития.

Тимур Хакимов:
– Вопрос к вам как к члену комиссий по модернизации и технологическому развитию экономики России, по высоким технологиям и инновациям. Модернизация ассоциировалась с неким прорывом, который в кратчайшие сроки выведет Россию в число развитых. Наблюдаете ли вы зримые признаки модернизации в стране?

– Результаты, разумеется, заметны. Страна движется в правильном направлении, однако процессы модернизации идут не быстро. К сожалению, мы упустили 15–20 лет. Этими вопросами надо было заниматься сразу после распада СССР, создавать Россию в новом экономическом формате. Но тогда были другие горячие точки, приоритетные задачи: приватизация, недопущение развала производств, формирование корпоративного законодательства, позволяющего существовать в новой экономической среде и т. д.

Но при этом страна пропустила целый этап технологического развития, и его не осилить за три-четыре года. Существует правило: упустили десять лет – наверстывать придется двадцать. Догоняющая модернизация всегда медленнее, нежели собственное развитие. Думаю, в обществе наблюдаются завышенные ожидания по темпам модернизации. Но это не значит, что ее не нужно проводить, иного пути у России просто нет.

---

блиц-опрос

– Ваш любимый литературный герой?

– Персонаж по фамилии Корд из романа Гарольда Роббинса «Саквояжники».

– Есть ли личность, перед которой вы преклоняетесь?

– Стив Джоббс.

– А как же «Майкрософт»?

– Билла Гейтса я лично довольно хорошо знаю, но ведь он еще жив. Кстати, обратите внимание, что произошел кардинальный слом человеческой парадигмы. Если у предыдущих поколений героями были революционеры–разрушители, то сейчас восхищение вызывают созидатели – они тоже изменили мир, но ненасильственными методами.

– Какая операционная система у вас на компьютере?

– Работаю на «Макинтоше».

– Какие три вещи вы взяли бы с собой на необита­емый остров?

– Встречный вопрос: а Интернет там есть?

– Какую предпочитаете музыку?

– Вкусы меняются на разных этапах жизни. Одно время увлекался Гребенщиковым, сейчас – классической музыкой.

– Что вы дарите на праздники женщинам?

– Цветы.

– Какой вид отдыха любите?

– Нетрадиционный – труд. Только в другой сфере деятельности. Нравится заниматься техническим творчеством, работать руками.

– Готовите ли вы сами?

– Нет. И любимого блюда тоже нет!