Модернизация как ситуация морального выбора
На очередной пресс-ланч журналисты газеты «Тюменская область сегодня» пригласили философа Владимира Бакштановского. Доктор философских наук, профессор, директор НИИ прикладной этики ТюмГНГУ ответил на вопросы редакции и читателей
Редакция газеты продолжает освещение темы модернизации общества. Недавние Губернаторские чтения показали интерес тюменцев к вопросам путей преобразований, крайне важных для развития страны. Модернизация как явление имеет много аспектов – политических, экономических, управленческих. Не менее важна и этическая сторона преобразований. Именно об этом в ходе очередного пресс-ланча журналисты газеты беседовали с доктором философских наук, профессором, директором НИИ прикладной этики Тюменского государственного нефтегазового университета Владимиром Бакштановским. Предлагаем вниманию читателей газетную версию состоявшегося разговора.
Константин Елисеев:
-- Владимир Иосифович, в начале беседы хотелось бы определиться со словами и терминами, которые предполагается обсудить. Что понимается под понятиями «модернизация» и «этические основы модернизации»?
Владимир Бакштановский:
– Прежде всего хотел бы привести недавний случай, который считаю важным и симптоматичным для темы разговора. В ходе последних Губернаторских чтений журналист газеты попросил меня дать комментарий сути происходящего и я охотно рассказал о своих впечатлениях.
Позднее, когда прочел свой комментарий на страницах газеты, понял, что из него исчезла важная мысль. Дело даже не в том, что в ней содержалась определенная критика основного доклада (а именно она и не вошла в публикацию). Важно другое: в беседе с журналистом я подчеркнул то, о чем, к сожалению, не услышал в основном докладе Губернаторских чтений. Так, по моему мнению, ни слова не сказано об этической стороне модернизации: ее нравственных ориентирах, смыслах и ценностях. Не прозвучала и мысль о нравственной цене модернизации, то есть о том, насколько «дорого» в моральном смысле она может обойтись стране. Повторюсь, именно этическая часть комментария и не вошла в газетный текст. Подчеркну: в этом нет вины журналиста, редактора или кого-либо причастного к выпуску газеты. Однако умолчание данной проблемы является своеобразной, но весьма распространенной тенденцией: этические проблемы отсекаются как второстепенные и даже малозначимые. Это ко всему прочему означает, что мировоззренческие ориентиры модернизации в современном обществе менее всего воспринимаются как значимый фактор.
Лично для меня модернизация является прежде всего ситуацией морального выбора, такого же, как в середине 80-х годов минувшего века для многих стала перестройка. Вспомните, что с началом перестройки общество фактически встало перед дилеммой: следовать классовой, социалистической морали или той, которая в те годы называлась «общечеловеческой». Это стало серьезной сменой этических ориентиров и в то же время переходной ситуацией к периоду, который можно назвать «постсоветским». Именно в постсоветский период страна, общество, государство стояли перед выбором между ценностями и нормами морали общества либо традиционного, либо современного типов. В результате страна сделала выбор в пользу этических установок современного общества – то есть, в терминологии марксистской философии, в пользу буржуазной морали, а в современной – морали гражданского общества.
это было неизбежно: любая модернизация несет, по сути, более или менее рациональный, осознанный выбор в пользу ценностей буржуазной морали. И от этого никуда не денешься.
Вопрос в том, все ли мы понимаем суть этих ценностей, в том числе их противоречивость: без ответственности свобода оборачивается своеволием, без этического оправдания стремление к успеху оборачивается цинизмом и вседозволенностью, внутренний конфликт возникает в ходе смены моральных ориентиров – и не только у людей старшего поколения. Ведь нам и нашим соотечественникам пришлось за короткое время пройти несколько масштабных ситуаций выбора: от классовой морали к общечеловеческой, а затем – к буржуазным этическим ценностям! Это очень непростой феномен российской действительности.
Думаю, следует определиться и с пониманием такого термина, как мораль. В качестве примера приведу цитату из книги «Алиса в стране чудес», а именно эпизод, где Герцогиня читает Алисе нотации:
-- А может, здесь и нет никакой морали, -- заметила Алиса.
-- Как это нет! -- возразила Герцогиня. -- Во всем есть своя мораль, нужно только уметь ее найти!
«Как она любит всюду находить мораль!» -- подумала Алиса.
Этот отрывок из книги Льюиса Кэрролла прост только на первый взгляд: ирония Алисы направлена на Герцогиню, поскольку та пытается ее «воспитывать» в духе тотальных нравоучений. Да, мораль есть во всем: ценности морали пронизывают все стороны частной жизни человека, его профессиональной деятельности, жизни всего общества. Но это не дает оснований сводить мораль к морализаторству, вульгарной назидательности.
Тем более что ценности морали многообразны, наряду с простыми нормами межличностных отношений формируются нормы сложного – современного – мира. Например, ценности экологической этики, нормы биоэтики, характерные для современного, порождающего неизвестные в прежнем опыте общественной жизни ситуации, не имеющие стереотипного выхода, ситуации морального выбора. Именно в последнем смысле необходимо понимать данный термин: тогда и понятие «этика модернизации» становится ясным, возможным и необходимым.
Теперь о понимании термина «модернизация». Определил бы его просто: модернизация – это приведение к современности.
Константин Елисеев:
-- А где точка отсчета современности?
Владимир Бакштановский:
-- Воспользуюсь привычным для меня понятийным аппаратом. Общество прошло за историю своего существования несколько этапов развития. Думаю, многим знакомо со школьных лет марксистское понятие «социально-экономические формации». И сегодня у обществоведов есть определенная инерция в использовании данного понятия. Более важен тот факт, что человечество за историю существования прошло несколько стадий развития, и одна из них -- традиционное общество. Здесь слово «традиция» не обязательно подразумевает традиции семейные или народные -- речь идет о типе общества. От традиционности человечество перешло к современности. Можно ли говорить о критериях перехода? Их несколько. Например, урбанизация, когда города стали занимать в жизни общества все больше места. Вы можете спросить: а при чем здесь мораль?
Картинка из городской жизни: на улице лежит человек, не обязательно пьяный, вокруг стоят несколько человек, а может, и никого нет. Мы бежим мимо, но, возможно, где-то и царапнет в душе, что надо бы остановиться, помочь. С другой стороны, тут же мелькает мысль: наверное, кто-то остановился и вызвал карету «скорой помощи». Это небольшой штрих городской жизни – анонимность. Возможно ли подобное поведение в привычном для общества традиционного типа деревенском образе жизни? Конечно, нет, ведь там все друг друга знают.
Еще один штрих – из жизни студентов, жизни в общежитии – когда не было тенденции снимать квартиры. Кого волнует в студенческом общежитии, когда вы вернулись, с кем провели время? Скорее всего, только вахтеров. А если вы дома с кем-то прошли рядом – это почти равнозначно тому, что надо жениться или выходить замуж.
Анонимность меняет не только нравы, но и нравственные ценности. Таким образом, современность характеризуется возникновением, возрастанием и принципиальным возвышением ценности свободного выбора.
В морали общества традиционного типа существовала установка «делай как я, делай как все». Свободы поведения здесь фактически нет, я просто должен воспроизводить правила и обычаи моей общины (в широком смысле этого слова), не над чем особо ломать голову. Против тех, кто позволял отклониться от заданного стандарта поведения, существовали санкции.
В современном обществе мы не только живем в тотальной ситуации желаемой свободы выбора, напротив, она нас иногда одолевает, потому что зачастую с ней не справляемся.
Когда-то в советских учебниках, единых для всей страны, было написано, что буржуазная потребительская мораль -- противник социалистической морали и ее нужно искоренять. Теперь многие из нас стали жертвами потребительской морали («моя жизнь заключается в том, чтобы прожить ее гламурно»). И я в том числе.
Константин Елисеев:
-- Владимир Иосифович, но потребительская мораль является одной из основ модернизации: чем больше потребляют, тем больше производят гаджетов, автомобилей, развивается экономика...
Владимир Бакштановский:
-- Замечание точное. Подобная мораль стала атрибутом нашей жизни.
Правда, это понятие уже не несет такого негативного оттенка, как в былые времена, возникает более спокойное понимание современного общества как во многом «потребительского».Это означает победу релятивизма и цинизма? Вряд ли. Может ли это быть предметом критики? Должно!
Ведь современность характеризуется несколькими типами моральных систем: мораль индивидуального самосовершенствования и мораль общественного служения, система норм аскетической морали (речь не идет о религии), когда смысл жизни заключается вовсе не в том, чтобы иметь как можно больше благ. Тип морали-служения очень привлекателен, без нее модернизация так же не состоится, как и без потребительской морали, обеспечивающей рынок.
Настаиваю на разработке этической стратегии модернизации, так как в корне не согласен с теми, кто говорит и пишет только о технической модернизации или только об экономической модернизации. Конечно, техническая составляющая очевидна, но она не единственная. Назвал бы преувеличение экономического аспекта модернизации вульгарным экономизмом, поскольку нельзя сводить модернизацию только к экономике. ?Конечно, не я единственный поднимаю вопрос об этических аспектах модернизации. Появилось несколько подходов к самой этической точке зрения. Например, Русская православная церковь выдвинула доктрину о нравственной основе модернизации. Я же веду речь о светской концепции морали.
В актуальных дискуссиях о модернизации сформулировано концептуальное противостояние двух этических программ: консервативной версии этики модернизации и либеральной версии этики модернизации.
Первая из этих программ предпочитает характерный для обычая тип императивности «поступай как все!» и общинный тип солидаризма нормам рациональной морали рыночного, «открытого» общества. Предлагает применительно к модернизации патерналистскую этическую стратегию, в рамках которой человек не просто лишен свободы морального выбора, но обречен на статус объекта и инструмента модернизации.
Вторая программа предполагает ответственность за свободу морального выбора как фундаментальной ценности гражданского общества. Хотел бы еще раз повторить свой основной тезис относительно нравственных основ модернизации: модернизация есть ситуация морального выбора, который совершает общество относительно разных типов ценностей, призванных его ориентировать.
Ориентироваться можно и на ценности традиционного общества. Они ведь не исчезли из нашей жизни и совсем не обязательно враждебны современности. Это только на уроках истории проводится четкая грань между феодальным, буржуазным и социалистическим обществами. В действительности все намного сложнее, эти формации проникают друг в друга. Хорошо, когда общество справляется с трансформацией одного уклада в другой и, отказываясь от одних ценностей, выращивает другие. Более того, важно понимать, что модернизацию могут загубить не только гиперконсервативные, но и гиперновые ценности.
Константин Елисеев:
-- Возникает вопрос: этика модернизации и этика успеха – в чем их соприкосновение и различие?
Владимир Бакштановский:
-- Даже самые модерновые моральные ценности, к которым отношу успех, профессионализм и свободу выбора, несут в себе риск, а при неумелом отношении к ним – социальную опасность. В современном обществе четко выражена ориентация на успех. Достижительные ценности двигают общество вперед. Однако чем они нередко оборачиваются? Успешный человек может быть и подлым, циничным или одиноким.
Владимир Полищук:
-- На данное время в российском обществе, к сожалению, существует расплывчатое понимание механизмов и целей модернизации. На это, в частности, указывают исследования, проведенные ВЦИОМ. Не приведет ли данное обстоятельство к тому, что лозунг перемен будет таким же расплывчатым: «А ты еще не модернизировался?» Что необходимо сделать, чтобы такой сценарий развития событий не был реализован?
Владимир Бакштановский:
-- Скорее всего, лозунг и получится расплывчатым. Не являясь политологом, в роли обывателя могу сказать: наши политические обстоятельства способствуют этому. Слишком расколоты общество и истеблишмент. Закулисная борьба все перемены делает ненадежными.
Владимир Полищук:
-- По вашему мнению, существует ли опасность «кампанейщины» в деле модернизационных преобразований? Если да, то как ее избежать?
Владимир Бакштановский:
-- Кампанейщина традиционна для нашего общества. Избежать ее порой невозможно. Противостоять можно, скорее, индивидуально.
Я уже говорил о морали перфекционизма. Сейчас идея индивидуального самосовершенствования пользуется все большей популярностью. Человек не хочет делать карьеру, гнаться за деньгами. Для него успех – это успех развития своей личности. В этом он ищет спасение от «мерзостей окружающего мира».
Раиса Ковденко:
-- На недавних Губернаторских чтениях прозвучало предложение сформировать группу активных модернизаторов. Как ее увеличить и отследить?
Владимир Бакштановский:
-- Очень серьезный вопрос. В начале 2000-х я инициировал проект «Городские профессионалы». В его рамках выпущены две книги интервью, где в равной степени представлены тюменские и московские успешные профессионалы.
В моем понимании городской профессионал -- синоним представителя среднего класса. Около десяти лет назад были надежды, что этот класс в России уже сформировался и активно укрепляется. Правда, возник вопрос, как определить его представителей. В те годы у меня состоялся разговор на эту тему с Егором Гайдаром. Он, в частности, утверждал, что главные атрибуты среднего класса -- дача, машина, квартира. Я возразил, что это чисто экономический подход, игнорирующий ценностные критерии, например, мировоззренческие ценности человека среднего класса. Да, первых двух переменных у меня нет, но тем не менее ощущаю себя представителем среднего класса именно по своему видению профессионализма, успеха, свободы выбора. Егор Тимурович ответил: «Ощущайте себе на здоровье, это субъективное восприятие, а нужны объективные критерии».
Сегодня доля среднего класса пошла вниз. Все больше среди него чиновников. Насколько можно к большинству из них относиться как к агентам модернизации, вопрос риторический, ответ, скорее, будет отрицательным.
Раиса Ковденко:
– Для модернизации нужен материальный ресурс. Относительно человека можно ли это сформулировать так: чтобы быть активным модернизатором, он тоже должен иметь подобный материальный ресурс? А как быть с духовными ресурсами личности?
Владимир Бакштановский:
– Не согласен с термином «ресурс». Не люблю называть граждан населением, электоратом, человеческим капиталом, поскольку «зашорен» на почтении к человеку как субъекту. И всякое инструментальное отношение к человеку, которое неизбежно для экономистов, политиков, часто и социологов, режет слух, на мой взгляд, является ограниченным. Экономисты и политики, хотите относиться к человеку с точки зрения человеческого капитала? Пожалуйста. Только не распространяйте эту характеристику на всю мою природу, мою жизнь, смысл деятельности.
И слово «агент» работает, но с теми же ограничениями... Мы с вами хотели бы стать или уже считаем себя агентами модернизации. Разделяем ее смысл. Понимаем, что модернизация предполагает и техническую сторону, и экономическую, и обязательно политическую. Без всего этого в комплексе страна не может развиваться. Но она не может развиваться и до тех пор, пока мы с вами не осознаем, хотя бы на уровне проблемы, еще не найдя решения: ради чего она производится и какой ценой. Потому что мы бы не хотели, чтобы модернизация развивалась в формате оптимизации. Какими я вижу проявления оптимизации в реформе школы, здравоохранения, высшего образования? Почему-то так получается, что оптимизация – это сокращение кадров, урезание уровня зарплат, увеличение нагрузки.
Поэтому оптимизация для меня – слово подозрительное. Хотя она проводится как бы с благородными целями.
Какой моральной ценой дается модернизация – это сейчас один из самых важных вопросов, может быть, самых важных для периода отечественной буржуазной революции. Она началась с либерализации цен, я в то время работал в экспертной команде правительства РФ. Видел, что было искреннее желание модернизировать, оптимизировать, рационализировать. А моральная цена была «за кадром». Человеческая цена.
Аркадий Кузнецов:
– Что вы можете сказать о работе комиссии по модернизации при президенте России?
Владимир Бакштановский:
– Я был причастен только к экспертизе первого этапа либеральных реформ в 1991 году. У меня нет информации о том, занимается ли нынешняя комиссия по модернизации этической составляющей этого процесса. Про себя думаю, что нет. Как мне кажется, в лучшем случае некоторые из участников этой комиссии говорят в терминах Даниила Дондурея, который выступал и на Губернаторских чтениях. Он прекрасный просветитель, если не сказать пропагандист. На Губернаторских чтениях он продвигал известный тезис: «Культура имеет значение». А если бы я выступал на таких Чтениях, то сформулировал бы тезис «мораль имеет значение». Мораль не только как один из социальных регуляторов, но и как смыслозадающий, мировоззренческий ориентир, обращенный к человеку как субъекту морального выбора.
Кстати, эту идею приняли такие агенты модернизации, как тюменские журналисты, работавшие в начале 2000-х годов над своей медиаконвенцией. Приняли идею, что журналист – не просто объект регулирования со стороны общества, в том числе морального (это сильный регулятор, правда, не для всех). В своей конвенции они записали, что журналист – субъект морального выбора.
Константин Елисеев:
– Порой модернизация выливается в принудительную мобилизацию народа. Так, может, предоставить вещам идти своим ходом? Вместе с тем наша страна находится в двойственном положении. С одной стороны, видим, что серьезно отстаем от европейских стран, да и от азиатских тоже. Ждать естественного развития событий, в общем-то, невозможно, поскольку такое развитие может продолжаться веками. С другой стороны, у России уже есть противоречивый опыт модернизации «сверху». Например, в Японии такие модернизации удались – и в XIX, и в XX веке. В России, Советском Союзе проводились петровские реформы, александровские, столыпинские, сталинская мобилизация. Во всех данных случаях народ «строили модернизироваться». В чем, на ваш взгляд, может заключаться выход общества из сложившейся ситуации?
Владимир Бакштановский:
– Когда мы говорим, что дальневосточные страны успешно провели модернизацию, в действительности не знаем ее цены: мы не свидетели и тем более не участники тех преобразований. Под ценой подразумевается еще и внутренняя плата за модернизацию: не просто физическая жизнь человека, социальной группы, а то, как их ломали радикальные перемены в обществе. Та же урбанизация в нашей стране проводилась дикими способами, крестьян погнали в города. На мой взгляд, не подтвержденный никакой социологической статистикой, загонять – большой риск, в том числе утраты человеческого капитала. Но и полагаться на естественный путь нельзя – загнемся без модернизации, и несколько поколений свою жизнь не проживет достойно. Поэтому здесь выбора почти нет. Там и там дорого будет. Это проблема.
Я сторонник политики модернизации (ведь модернизация, безусловно, предмет политики). Но неизбежны вопросы: что вы модернизируете? Во имя каких ценностей? Какой моральной ценой? Сколько людей лишится своего счастья, а сколько обретет шанс на счастье? Пока у меня нет ответов на эти вопросы. Но есть подход.
Во-первых, раз уклониться уже не удастся, политику модернизации проводить придется, нужна хирургическая точность решений, насколько она возможна в нашей реальной жизни. Во-вторых, для отечественных «хирургов» это проблема не только профессиональной – медицинской этики, но и биоэтики. В последней проблема решается не только профессиональными аргументами медиков, но и аргументами общества. Так и в сфере модернизации «хирургический выбор» не может не опираться на «информированное согласие» общества.
Маргарита Шаманенко:
– Модернизация обычно сопровождается конкуренцией. Не получится ли так, что процессы преобразования будут сопровождаться конфликтами?
Владимир Бакштановский:
– Здесь вновь, как и в случае с вопросом о личном успехе, имеет место этическая дилемма. Без конкуренции не будет модернизации ни в одной сфере: журналистской, медицинской, образовательной... Не говоря о бизнесе и тем более политике.
Вопрос в том, в какой культурной атмосфере все это совершается. Если это здоровая конкуренция, если все ее конфликты, крайние проявления становятся предметом общественного мнения, общественного воздействия, если работают институты, которые балансируют «злую» часть конкуренции и поддерживают ее «благородную» часть, то это прекрасно.
Конечно, модернизация все время покушается на справедливость. Современность – это сложное общество, которое в свою очередь подразумевает наличие нескольких моделей справедливости.
У Солоухина есть стихотворение со строками:
Солнце разлито поровну,
вернее по справедливости,
вернее по столько розлито,
кто сколько сумеет взять...
Над темой справедливости веками ломали голову философы. Главное – все преобразования делать темой обсуждения.
Маргарита Шаманенко:
– Выборы сейчас превращаются в шоу. Раньше в Древней Греции более уважаемые граждане выбирали элиту для управления страной. Сейчас в выборах могут участвовать абсолютно все. Это деградация или эволюция?
Владимир Бакштановский:
– В свое время активно участвовал в политической жизни нашей страны советского и постсоветского, перестроечного периода. С известным тюменским политическим деятелем Валерием Чуриловым мы проводили деловые игры. Одна из тем была «Выборы партийного секретаря». В те времена выбирать его было нонсенсом. Никто не знал тогда, как выбирать. Не было опыта, технологии.
Валерий Чурилов с окружным комитетом партии экспериментировал, моделировал ситуации проведения выборов. Это было освоение, невиданное для тех времен. И тоже шоу.
Позже учились выбирать народных депутатов, представлять и даже рекламировать свою позицию, защищать ее в полемике с конкурентами.
Один из депутатов того времени был сотрудником Министерства легкой промышленности. В ведении министерства были модельные агентства. И депутат привел агитировать за свою платформу красавиц манекенщиц. Это тоже было шоу.
Светлана Клименко:
– В своих исследованиях большую роль вы отводите гражданскому обществу. Насколько актуальна данная тема для понимания перспектив модернизации?
Владимир Бакштановский:
– Для меня это очень важный вопрос. Есть множество терминов, определяющих, что такое гражданское общество. В обиходе гражданское общество – это так называемый «третий сектор»: общественные, некоммерческие, неправительственные организации. Плюс индивидуальные гражданские активисты.
Но есть и другое значение гражданского общества (не отменяющее первое). Гражданское общество – синоним современного общества, которое населено гражданами. Буржуазное общество и есть гражданское. Это синонимы. Буржуа – это горожанин. А урбанистическая цивилизация и есть буржуазная.
Модернизация – это формирование и развитие гражданского общества в стране, вместе с рыночной экономикой, политическими институтами и средствами массовой информации. И с «третьим сектором».
«Большое» гражданское общество невозможно без «малого» – третьего сектора.
Долгие годы я активно работал в Гражданском форуме Тюменской области, проводил исследования его природы – ведь это орган не простой: объединение организаций третьего сектора, работающее при власти. Выпустил «Рабочую книгу» – ориентированную разработку технологий проявления общественностью своей гражданственности при взаимодействии с властью. Такого рода технологии применялись в некоторых крупных городах России. Особо важным направлением разработок тех лет были технологии взаимодействия журналистов с гражданским обществом. Условие эффективности такого взаимодействия – понимание природы гражданского общества – «большого» и «малого».
Конечно, без гражданского участия модернизация невозможна.
Владимир Полищук:
-- Модернизация и национальная идея между собой коррелируют?
Владимир Бакштановский:
-- Первым заговорил о национальной идее Борис Ельцин. Мне довелось работать в составе коллектива экспертов в Кремле, хотелось помочь стране создать национальную идею. Предложили в этом качестве идею успеха. Страна строит гражданское общество, а в современной цивилизации важно оценивать успех людей по их собственным достижениям, совершенным благодаря их профессиональной компетенции.
Денис Фатеев:
-- Может ли модернизация создать новые ценности в обществе?
Владимир Бакштановский:
-- Модернизация -- судьба всех стран, которые хотят выжить в меняющемся мире. Думаю, программы модернизации не было в феодальном обществе, чтобы трансформировать его в буржуазное. Но по мере развития человеческих обществ управленческое воздействие на этот стихийный процесс возрастает. Полагаю, пока можно выбирать из наличного «меню» ценностей. Страна выбирает способ сочетания в рамках конституции ценности морали светской (в политической и общественной жизни) и религиозной (в частной жизни), ценность успеха и человеческого достоинства, ценность гражданственности и патриотизма… Такое сочетание должно быть ориентиром модернизации.
Но есть и проблема самых новых ценностей. Мир переходит из эпохи модерна, то есть индустриальной цивилизации, в эпоху постиндустриальную. Среди ценностей постмодерна уже нет ценности оголтелого успеха, гипериндивидуализма, важны ценности коммунитарности, которые не отрицают индивидуализм, а стараются его «образумить» – человеческая солидарность не может устареть. Вместе с жестким распределением по профессиям в постмодерне уходит ценность профессионализма, люди часто меняют свои занятия, появилось фрилансерство.
Константин Елисеев:
– Какие наиболее важные этические установки и моральные качества человека подходят процессу модернизации?
Владимир Бакштановский:
– Еще раз: для меня образ агента модернизации предполагает, что он субъект морального выбора. Поэтому в первую очередь необходима выработка этического кодекса модернизации, обращенного к такому субъекту. Сейчас очень активно развивается корпоративная этика и не только в бизнесе, но и в индустрии СМИ, сфере образования, чиновничьей среде. Мне довелось работать над этическими кодексами государственной службы, СМИ, Тюменского нефтегазового университета. В каждом из этих проектов я пытался сказать, что корпоративная этика, конечно, нужна, без нее невозможно управлять крупной организацией, но она не должна устранять статус человека как субъекта морального выбора. Слишком часто возникают случаи, когда ценности профессии вступают в противоречие с целями корпорации. Поэтому, когда я проектирую кодексы, то пытаюсь говорить чиновникам, журналистам и преподавателям, что они субъекты морального выбора, а не объекты регулирования через дресскоды, что ценности профессии выше ценностей корпорации. Корпорация эгоистична, а профессия работает на общественное благо.
Второе важное для меня качество – достижительная мотивация, хотя понимаю, что люди разные и не все могут быть предпринимателями. Но это сильная мотивация, которая должна стать массовой, чтобы общество могло модернизироваться. Третье – стремление к успеху за счет своего профессионализма, четвертое – способность свой индивидуализм не довести до конфронтации с солидарностью. Пятым качеством я бы мог назвать гражданственность, которая для меня не ограничивается походом на выборы. Это готовность к личному участию в общественной жизни, в самых разных формах, активная жизненная позиция и причастность к жизни общества, ощущение себя не населением, а гражданами.
В заключение беседы хотелось бы сказать, что к слову «мораль» необходимо относиться без пафоса, но и без пренебрежения, которое навязывается повседневным употреблением. Вот и я пришел в редакцию не для того, чтобы «читать мораль» в духе Герцогини, «доставшей» Алису своими нравоучениями. А обсуждать моральные проблемы, стремясь профилактировать технократизм стратегий модернизации.
