«Имя твое – птица в руке...»

Исполнилось 130 лет со дня рождения русского поэта Александра Блока

«Красив, как Демон Врубеля, для женщин он лебедем казался, чье перо белей, чем облако и серебро, чей стан дружил, как то ни странно, с френчем», – сказал о Блоке Игорь Северянин.

«...Птица в руке» – это и трели «Соловьиного сада», мерцание и потрескивание храмовых свечей с воркованием голубей, «орлий клекот» и крик лебедей за Непрядвой в цикле стихов «На поле Куликовом». Апофеоз, разумеется, многоголосая, загадочно-мистическая поэма «Двенадцать». Частушечно-разухабистая, заунывно-трагическая и освященная «снежной поступью из роз» Иисуса Христа. По завершению поэмы 29 января 1918 года Блок сделал запись в дневнике: «Сегодня я – гений». Каких внутренних сил ему это стоило? Владимир Маяковский утверждал: «В своей знаменитой, переведенной на многие языки поэме «Двенадцать» Блок надорвался. Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского подъезда. Спрашиваю: «Нравится?» «Хорошо», – сказал Блок, а потом прибавил: «У меня в деревне библиотеку сожгли». Вот это «хорошо» и это «библиотеку сожгли» – два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме... Одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие – славу ей».

По мнению Николая Гумилева, два сфинкса заставляли Блока «петь и плакать своими неразрешенными загадками: Россия и его собственная душа. Первый – Некрасовский, второй –
Лермонтовский...» Поэтому Блоку верим, преклоняемся перед его выстраданным приятием жизни:

Принимаю тебя, неудача,
И удача, тебе мой привет!
В заколдованной области плача,
В тайне смеха – позорного нет!
Учимся у гения слова великой жажде созидания:
О, я хочу безумно жить:
Все сущее – увековечить,
Безличное – вочеловечить,
Несбывшееся – воплотить.

Его называют поэтом Петербурга, забывая подчас о Подмосковном имении деда в Шахматове, приобретенном по совету друга Дмитрия Менделеева. Именно туда шестимесячного Сашуру (как его любили называть близкие) впервые погрузили «как в купель, и это было его как бы второе крещение Россией, русской природой, русской деревней, Русью». Кстати, все последующие летние месяцы Александр Блок неизменно проводил там. О сожженной в имении библиотеке он и сетовал Маяковскому. Собрание сочинений русской и зарубежной классики в шахматовском книжном храме и рае действительно было завидное. Из последней – в оригинале Шекспир, Гете, Гейне, Гюго, Шиллер. К тому же, все в семье (за исключением деда поэта Андрея Николаевича Бекетова) считались удивительными меломанами. Звучал Бетховен, Моцарт, Шуберт, Шопен. Добавим тонкое прочувствование Блоком искусства живописания, преклонение перед Врубелем. Из этих духовных ценностей и складывалось мироощущение поэта-символиста, в творчестве которого особая роль отведена музыкальности, звукописи и ритмико-интонационной расстановке слов.

Исследователи его творчества любят рассуждать о последовательной смене женских образов в поэзии: Прекрасная Дама – Незнакомка – Снежная Маска – Фаине – Кармен – Россия. Сам же Блок уверял: «Никакого перехода от одного образа в другой нет...» Признавая при этом, что теме России «бесповоротно посвящаю жизнь. Недаром, может быть, только внешне неловко, внешне бессвязно, произношу я имя: Россия. Ведь здесь жизнь или смерть, счастье или погибель». Оттого, с одной стороны, вопрошал: «Русь моя, жена моя, вместе ль нам маяться?» С другой – боготворил:

Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю – и за дремотой тайна,
И в тайне – ты почиешь, Русь.

Родина (по Блоку) – «это огромное, родное, дышащее существо, подобное человеку». У стихов, посвященных ей – свой «вкус» слова, как и у первого цикла  («Стихи о Прекрасной Даме»), поразившего всех чистотой и искренностью. «Мемуарами бывшего ангела» назвал их Корней Чуковский. Цикл, посвященный Любови Менделеевой, убран церковными аксессуарами. Он ослепляет белизной и окрыляет сказочной таинственностью:

Предчувствую Тебя.
Года     проходят мимо –
Все в облике одном –
предчувствую Тебя.

«Вы смотрите на меня, как на какую-то отвлеченную идею, – реагировала на посвящения Любовь Дмитриевна. – Вы навоображали обо мне всяких хороших вещей и за этой фантастической фикцией, которая жила только в Вашем воображении, Вы меня, живого человека с живой душой, не заметили, проглядели...» Все же на открытое признание ей в любви Блок решился под аккомпанемент снежного вихря 7 ноября 1902 года. О чем его возлюбленная вспоминала: «В каких словах я приняла его любовь, что сказала, – не помню, но только Блок вынул из кармана сложенный листок, отдал мне, говоря, что, если бы не мой ответ, утром его уже не было бы в живых. Этот листок я скомкала, и он хранится весь пожелтевший, со следами снега...» (Отношение к избраннице у Блока идентично с отношением к России: «здесь или жизнь или смерть, счастье или погибель».) Венчание состоялось. И пусть семейная жизнь их была далека от безмятежного состояния, но была!

Были и другие великолепные циклы стихов, посвященные разным музам. К примеру, «Снежную Маску» поэт посвятил актрисе театра Комиссаржевской Наталье Волоховой. Она ответила: «Радостно принимаю эту необычайную книгу, радостно и со страхом – так много в ней красоты, пророчества, смерти. Жду подвига. Наталья». Но путь служения Блок выбрал раз и навсегда. Тщетно было кому бы то ни было требовать от поэта измены самому себе. «Жить стоит только так, – написал он нам в назидание, – чтобы предъявлять безмерные требования к жизни: все или ничего; ждать нежданного, верить не в «то, чего нет на свете», а в то, что должно быть на свете; пусть сейчас этого нет и долго не будет. Но жизнь отдаст нам это, ибо она – прекрасна». А зарифмовал свое видение строками:

И вечный бой! Покой нам только снится...