Я поставлю свечу Свече, а в Питере за вас помолюсь…
Личное
В современных поездах нет романтики, которая ощущалась прежде, при «сов-ке»… Ну если чуть-чуть. И если поднапрячь воображение и запастись терпением. Да, по сравнению с послевоенными «паровозами», они комфортны. Некоторые чрезвычайно! Но разве в этом прелесть, суть, душа наших «туки-туки»? Дело не в том, СВ у тебя или нижняя боковая у туалета в плацкартном вагоне… Отечественная романтика – это не чай, поданный в божественно прекрасной фарфоровой чашке, и не подушка на лебяжьем пуху. Отечественная романтика – это люди.
Раньше соседи по вагону, с которыми предстояло путешест-вовать несколько суток, становились почти родственниками. Сейчас просто соседи. Точка. Без продолжения. Они словно жильцы из многоэтажного дома: не узнают, не верят, не здороваются. Какая соль? Какие спички? Одиночки. Одинокие волки, едущие в далекое далеко. Кто-то за счастьем. Кто-то за несчастьем. Нас потянуло за воспоминаниями. Надеюсь, это была не последняя поездка в те края, где «красный лес», где «много исторического камня, исторического воздуха и балтийско-невской воды». Отпуск в Кировской области и Петербурге в конце сентября получился не пафосным, а немного грустным… В первой точке ждало разочарование. Во второй настроение пыталась испортить погода. Как говорится, не все тебе, милая, праздники...
Когда деревья были большими…
В Тюмени пять утра. В Кировской области – три. В поселке городского типа Свеча (таким его помнит моя энергичная мама) поезд № 67 Абакан–Москва стоит две минуты. За вагонным окном – темнота и тоска. Что мы увидим утром?
– Здравствуй, родина! – родительница хоть сейчас готова обежать места, где прошло ее детство. С тех пор, как она уехала из села Юма Свечинского района, прошло больше тридцати лет.
– Первый раз за десять лет моей службы здесь кто-то сходит, – удивляется золотозубый проводник. – Есть где остановиться? – кряхтит, помогая вытащить здоровый чемодан и не менее здоровую сумку, набитые дрянью (зачем, спрашивается, на полторы недели брать весь гардероб?!).
– Перекантуемся. Главное – ношу пристроить!
А вокзал – ничего: чистенький, опрятный – после ремонта. Беленый потолок, стены цвета перезрелой редьки, на них – светильники в стиле «советского романтизма», под ногами – плитка пятидесятилетней выдержки. Хлоркой, к счастью, не пахнет, как это часто бывает в общест-венных местах провинциальных городков. Сиденья новые, металлические.
Дожить бы до рассвета (ведь идти действительно не к кому: прадеды давно в земле…). Как в триллере: железная дорога в окружении пустырей, а на вокзале, в котором от напряжения потрескивают лампочки в старинных светильниках, пять человек. В комнате милиции дремлет дежурный. За конторкой дремлет кассирша. Ей хорошо – у нее обогреватель. По правую руку от окошка кассы храпит бомж: прикрылся пальто, только резиновые сапоги торчат. По левую руку – ваша покорная, обмотавшаяся шарфами, разогревает руки вязальными спицами. Мама бродит рядом. Невтерпеж.
К четырем утра вокзал набивается народом. Электричка в Киров. 159 километров. На работу. И так каждый день. Если хочешь жить в Свече хотя бы на «троечку»,
будешь терпеть и тратить на до-
рогу половину молодости… Это мы поняли уже потом. Как по-
няли, что Родину не выбирают.
В воспоминаниях о деревенском детстве все иное. Деревья большие, травы высокие, реки глубокие. Детский сад с синими стенами – хоромы, здание церкви, в которое в тридцатые перевезли мельницу, – дворец. Ты радуешься любой мелочи: подаренной карамельке, полной корзине опят и мешку выловленных раков.
Спустя несколько десятков лет тебя встречают те же дома, но люди в них другие. А где рябины и разноцветье вдоль улиц? Где асфальт на дорогах? А добрые тропы через пустыри к Свечинскому льняному заводу? Сам он где – некогда мощный гигант легкой промышленности, обеспечивавший сырьем многие области? Деревянные постройки вросли в землю, заросли сорняком-борщевиком по самые крыши. Но это никого не волнует. От кирпичных зданий остались одни основы, остальное растащили. Деревья срубили. Траву вытоптали. Дороги разбили. Реки высушили. Пруды загадили. Кладбища запустили (могилу моего прадеда мы так и не нашли, в чем отчасти сами виноваты – не через тридцать же лет приезжать?!). И это опять же никого не волнует. Молодежь бежит в города. Кто не бежит – пьет горькую. К мини-маркетам очереди с семи утра. Опроки-
нул — и мама не горюй: ночь перетерпели – день переживем.
Не хаос, но развал, близкий к нему. Больно. Болит там, где сердце. Болит голова. Это место мало похоже на
Родину, и все же это она… Серая, обиженная, затюканная. Словно сиротка в тряпье с заплатками. Разочарование. Обида. Жалость с отвращением напополам. Все другое, чужое, не близкое. Наелись досыта… А может, мы сгустили краски, напридумывали?
– Получаю четыре тысячи. Сразу отдаю долги за квартплату. Едой помогает престарелая мама… – поделилась кассирша. – Худо здесь. Работы нет. Живут только те, кто занимается лесозаготовками, у кого техника. Кто-то собирает и продает у поездов клюкву, бруснику и грибы. А большинство спивается…
– На что же гуляют?
– Молодые – на пенсии родителей. Старики – на свои собственные. В октябре у меня отпуск. Поеду с разведкой в ваш Нижневартовск. Говорят, в Тюменской области хорошо. А тут ничего уже не держит.
Как не вздрогнуть от таких слов? И на родине не могу, и без нее тошно… Что же случилось? Почему все так обернулось?.. Прощай, Свеча. Гори, пока можешь, но не сгорай. Здесь мои корни. Здесь мое прошлое. Светлое прошлое.
И снова здравствуйте!
«В Петербурге сегодня дожди…» – если не изменяет память, что-то из попсы. Будут они и завтра, и послезавтра. Будет ветер с Невы. Даже град. Все – мелочи жизни, ведь и на солнце есть пятна. Соберешься окончательно проклянуть отпуск, как из-за туч выглянет светило – обласкает сердитых, обогреет замерзших. Так и быть, вперед: по любимым местам, шумным улицам, тихим переулкам, дворам-колодцам.
Почитатели Москвы говорят, что Питер – сама серость и неуютность. По мне – это самый торжественный город! И, кажется, самый читающий. Зайдет в вагон метро панк, видно, не просыхавший неделю. Народ сначала отпрянет, а через минуту оттает. В руках у чуда-чудного – Теодор Драйзер и Николай Рерих. Читают все и везде. Книжные магазины переполнены. Многие работают круглосуточно! Им в помощь – курсирующие по городу фургоны. Ну, красота, право слово! Потом – желание помочь и вежливость! Кто только не таскал по ленинградским улицам чемодан и сумку из Тюмени?! Удивительно, что никого и не просили. Независимый вид. Мужества полные карманы. Тяну многокилограммовый сундук.
– Теперь моя очередь! – словно из-под земли вырос мужичонка потрепанного вида, но в костюме и при галстуке.
– Возьмите! К чаю что-нибудь купите! – что я могу ему еще предложить.
– Ну и ну… – ушел с обидой.
Вот дела.
Три раза, что была в Питере ранее, ходила по музеям. Ела, что называется, искусство большой ложкой. Нынче маршрут по святым местам. Часовня Ксении Блаженной на Смоленском кладбище – место удивительной силы. Сюда везут и несут просьбы со всей России.
– Сынок, я у Ксеньюшки. Что за тебя попросить?
– Ты сама все знаешь, мама…
Рука дрожит, но выводит на вырванном листочке заветные слова… Потом листочек сворачивается в трубочку. Через минуту он окажется в какой-нибудь малоприметной дырочке в стене часовни. Обойдет поседевшая мать святые стены несколько раз, прислонится к ним головой, поставит в укрытый от дождя уголок свечи, помолится и пойдет своей дорогой. Столько дел у нее, горемычной, да и сынок заждался…
Свято-Троицкая Александро-Невская лавра – еще одно сильное место. Здесь покой и благодать. Ручные голуби перебирают лапками по моему плечу. Чем вас угостить, милые? Остались крошки от орехов. Они и этому рады! В подарок доченьке – свистулька в виде барашка. Такие обереги делают монахи лавры (она же – мужской монастырь). Себе на шею – образок Спаса Нерукотворного. Все будет хорошо.
Улицы… Идешь, любуешься людьми и домами. Мечтаешь, что когда-нибудь сюда при-
едет учиться твой ребенок. Ты – уже нет. Твоя судьба – Тюмень. Рвалась из нее и все равно вернулась. Так тому и быть.
О Санкт-Петербурге, Петрограде, Ленинграде, Питере написано сотни томов. Кое-какие привезла на память. В тамошних книжных лавках им отведены специальные витрины. Тома с удовольствием прочитала. Пусть по-
явится и мой абзац-признание…
– Неповторимый. Добрый. Интересный. Ласковый. Непредсказуемый. Разный. Светлый. Волнующий. Характерный.
Мужественный. Героический. Простой. Вежливый. Стеснительный. Общительный. Замечательный. Для всех. Для меня. В сердце навсегда.
Фото автора
