Прощание с малой родиной
Рассказ
Раскаты грома начинали утихать, но когда казалось, что гроза уже кончилась, раздался мощный удар, словно залп орудий, и молния распорола все небо, ударила рядом с домом, озарив все вокруг изумительным желтым, красным и голубым светом. И вскоре появилась радуга, добавив еще зеленый цвет. Степан Федорович Полукеев стоял у окна и любовался радугой, которая растянулась по всему небу, расцветив улицу и больничную рощу села Кыштовки. Интересно наблюдать, как цвет радуги, воссиявший сначала точкой в глубине неба, осветил собой все огромное пространство.
------
В такие минуты Степан Федорович предавался размышлениям. Наделенный воображением, он считал, что в созерцании природы человек ищет успокоения от страстей, избавления от противоречий земной жизни и волнения. Он восхищался бесстрастностью, чистотой и величавостью природы, погружался в ее могущество настолько, что душа звучала в божественной гармонии вечно таинственного, бесконечного мира. Степан Федорович почти каждый год приезжал на свою малую родину. Бывая в разных странах, он неизменно возвращался к своим истокам, корням, как бы ни был занят, на несколько дней приезжал в Кыштовку. Надо признать, что радость от встречи с родиной омрачалась через два-три дня. Вернуться к истокам – значит сменить более совершенное состояние из привычных дел и отношений с людьми, городской жизнью на менее совершенное, возвратиться на круги своя, значит снова увидеть то, что однажды уже было увидено.
Он был доволен тем, что оказывался в одиночестве, сократив свои взаимоотношения, общаясь только с сестрой и ее мужем. Но проходило несколько дней и это одиночество становилось тягостным, нестерпимым ожиданием тех суетных, порою бездарно прожитых городских будней.
Русские люди, в отличие от других этносов, смотрят на все только как на смертное. Нас охватывает печаль и все прекрасное в жизни представляется лишь как оболочка некоего таинственного, высшего, извечного образа, оно кажется нам не только временным, но и воплощением всего преходящего и уходящего в небытие. Видимо, размышлял Степан Федорович, и русское искусство в разных его видах и жанрах несет вечное неудовлетворение, поиски совершенного. Но печаль, грусть, тоска – вечные спутники русской души – раскрывают в то же время подлинный вечный смысл бытия, побуждая творцов искусства на глубокие, могучие прозрения, улавливая рассыпанные проб-лески интуитивно постигаемой истины. Одиночество и размышления о жизни привели Степана Федоровича к мысли: мир людей представляет некое единство, несмотря на его разноликость. Там, где перед нами только разрозненные и случайно соприкасающиеся друг с другом части, живет полное и цельное единство. Но нам остается утешение, что каждая из этих частей есть часть целого, не познанного до конца, и как таковая эта часть включена во всеобщую связь всего мироздания. И приходит осознание о включенности людей в разумную связь, какое-то таинство, недоступное нам по своему значению и превосходящее нас самих.
Постигая мир людей, думал он, преисполняешься любви и ненависти к ним и появляется желание заново сотворить общество, в котором мы все живем, и самого себя...
Как-то сидели вечером на крыльце дома с сестрой Галиной и вспоминали детские годы. Солнечные косые лучи, предвестники уходящего дня, медленно скользили по крышам соседних домов, удлиняя тени. Сила ассоциаций детской поры настолько всеохватна, ярка, что даже мельчайшие детали долго живут в памяти. «Галина, а ты знаешь, – сказал Федор Степанович, – что я родился не в Кыштовке? Мама незадолго до своей кончины рассказала мне, что, будучи уже готовой к моему рождению, пошла пешком к старшей сестре Арине Васильевне в деревню Вятку, что в семи километрах от Кыштовки. Там и разрешилась. Так что Вятка тоже моя малая родина. Название этой деревни, наверное, происходит от Вятской губернии. Наши с тобой предки приехали в период Столыпинской реформы из Вятской губернии. Мать рассказывала, что ее родители были батраками у помещика, если мне память не изменяет, Шарашина, но она не отзывалась о нем плохо. Батраки имели своих лошадей, коров, овец, их материальное положение зависело от семьи, от количества работников и, соответственно, едоков. Галя, – продолжал Федор Степанович, – у меня возникла потребность посетить место моего рождения, и она возникает каждый раз, когда я приезжаю, но гаснет от сознания того, что прошло более шестидесяти лет. Никто не помнит тетку Арину, а ее дома, конечно, уже нет давно. Свозите меня в деревню, не знаю, сколько мне еще отмерено прожить лет.
Помню один случай: мать в воскресенье приехала к сестре, прихватив меня с собой, мне было года четыре. Стояло жаркое лето, я вышел в огород и ходил между грядками в поисках чего-нибудь съедобного. Есть хотелось постоянно. На одной из грядок обнаружил стручки перца и стал жевать, а затем, от рук, видимо, перец попал в глаза. Я истошно заревел, мама выбежала из дома, подвела меня к кадке с водой и, умывая, приговаривала: теперь, Степа, твои глазоньки будут особым образом смотреть на мир. Я попрошу Боженьку, чтобы он дал тебе здоровье: Боже Милостивый, Иисусе Христесе, удали болезни из тела раба божьего Степана и пусть все его болезни растворятся в пространстве и во времени, ни
причинив никому вреда и зла, всему живому на Земле».
Мама была умной, доброй, очень совестливой и красивой. Утром следующего дня выехали на встречу с родиной. Дорога была накатанной, но машинная колея заполнилась водой от вчерашнего дождя. Густой лес по обеим сторонам дороги захватывал и удерживал ленивые клочки влажного тумана, который наползал сверху и не пропускал солнечного света. Там, где лес расступался, образуя открытые пространства, виднелись поляны, заросшие папоротником и кустарником.
За их невзрачной внешностью прячется множество устланных травяным ковром, усыпанных цветами, залитых солнцем уголков. Впереди показалась деревня Вятка. Сердце Степана Федоровича начало учащенно биться – волнующие образы детства и мысли последних дней о встрече, волновавшие его, наконец-то осуществятся. Вятка представляла собой две небольшие улицы, тянувшиеся параллельно друг другу. Покосившиеся дома и избы, безрадостные лица редких прохожих, заброшенные фермы с выбитыми окнами, похожими на глазницы черепа, худыми крышами – сегодняшний пейзаж умирающих деревень почти по всей России. Человек, оказавшийся в такой обстановке, ощущает какую-то безысходность, бесперспективность, виноватость за то, что случилось с нашей деревней, страной.
Около одного старого дома сидела на лавочке пожилая женщина, на вопрос, не знает ли она, где жила Арина Васильевна Бушмалева, ответила «нет». Опершись на палку, она поднялась и стала говорить о своих бедах, в свою очередь задала приезжим вопрос – не из собеса ли они? У женщины слезились глаза и было видно, что ей трудно стоять, но природная внутренняя, веками заложенная крестьянская культура не позволяла ей говорить сидя, когда другие стоят. Она рассказала, что написала письмо, в котором спрашивала о прибавке к пенсии, так как проработала в колхозе более 50 лет, и ей никто не ответил. Говорила долго, ее исповедь потрясла, в горле застрял ком и слезы потекли по щекам. Степан Федорович прошелся по пустынной, обез-людевшей улице, где было около десятка изб, и приблизительно указал, где стоял дом, в котором он родился. Место, где раньше стояли исчезнувшие постройки, можно узреть лишь по мельчайшим деталям: заросшим травой, едва различимым контурам прошлого строения. Возвращались молча, впечатление от поездки было гнетущее, почему-то вспоминалось горькое пронзительное стихотворение алтайского поэта Мельникова «Поставьте памятник деревне». Подъезжая к Кыштовке, Федор Степанович неожиданно после долгой молчаливой паузы начал читать стихотворение Твардовского:
На дне моей жизни,
На самом донышке
Захочется мне
Посидеть на солнышке,
На теплом пенышке.
Я думу свою
Без помехи подслушаю,
Черту подведу
Стариковскою палочкой
Нет, все-таки нет,
Ничего, что по случаю
Я здесь побывал
И отметился галочкой.
Глубина понимания того, что происходит сегодня в России, узнается по высоте устремления узнать истину.
Без малой родины не бывает большой. Родина – это почва, в которой зреют мысли, чувства, познавая ее, мы вырабатываем способ, каким только и можно сохранить свою независимость, свою личность.
Степан Федорович через три дня заспешил, покинул дорогую, родную Кыштовку и похоже – навсегда.
Рисунок Дмитрия КОРОЛЕВА
