Размер шрифта+
Цветовая схемаAAA

Геннадий Шмаль: «Нужны новые технологии»

Слово «кризис» напрямую связывают с нефтью, точнее, с ценой на нее. А как живет сама отрасль? Об этом – разговор с президентом Союза нефтегазопромышленников России Геннадием Шмалем.

Слушать новость
Геннадий Шмаль: «Нужны новые технологии». Слово «кризис» напрямую связывают с нефтью, точнее, с ценой на нее. А как живет сама отрасль? Об этом – разговор с президентом Союза нефтегазопромышленников России Геннадием Шмалем..

Слово «кризис», которое звучит в наше время довольно часто, напрямую связывают с нефтью, точнее, с ценой на нее. А как живет сама отрасль? Каков прогноз ее развития? Об этом – разговор с президентом Союза нефтегазопромышленников России Геннадием Шмалем.

– Как вы оцениваете состояние геологических запасов нефти на текущий момент?

– Запасы официально объявлены. С первого января 2016 года введена их новая классификация, которая должна учитывать экономическую составляющую. При нынешней цене на нефть многие месторождения даже с достаточно неплохими запасами будут просто нерентабельными. Например, Западная Сибирь. Сегодня здесь в действии порядка 400 месторождений. Среди них есть те, чья разработка при нынешних ценовых условиях и налоговой политике будет нерентабельна.

В целом на балансе государственной комиссии числится 25 с лишним млрд. тонн запасов. Значительная их часть также будет нерентабельна на этом этапе. Со временем ситуация, надеюсь, изменится, но надо думать о новых технологиях и о снижении издержек производства.

Американцы за последние годы значительно сократили стоимость бурения, в том числе на сланцевый газ  и нефть. У нас бурение достаточно дорогое, то есть надо сокращать издержки любыми способами.

Малые компании с точки зрения экономической эффективности являются более привлекательными. Как показывает опыт, себестоимость добычи в них и затраты значительно ниже, чем  у крупных компаний. Они работают только там, где уже есть лицензия на разработку месторождения и уверенность в том, что это перспективно. Скажем, Иркутская нефтяная компания за последние восемь лет выросла от нуля до 5,6 млн. тонн добычи. Но она – исключение среди малых компаний. Многие другие не могут позволить себе вкладывать деньги в геологоразведку.

Постоянно подчеркиваю, что из всех китов, на которых держится наш нефтегазовый комплекс, первый – это рентабельные запасы. Причем они могут быть и трудноизвлекаемыми, требующими новых технологий.

В принципе вопросы поискового характера относятся к государству. Оно обязано заниматься новыми районами, открытием и освоением, а потом уже непосредственно к разведке могут подключаться нефтяные компании. Но для этого, повторюсь, нужно иметь достаточно обоснованные материалы, как то геофизическую обстановку, результаты опорного бурения, что должно обеспечивать государство.

В последние годы правительство увеличило инвестиции из бюджета. Но что такое «увеличило»? За это время цены выросли больше чем  в два раза. Поэтому отрасль мало что может сделать с точки зрения поиска новых запасов. А новые – практически пустая Восточная Сибирь, есть месторождения, которые недостаточно разведаны, для других еще  и технологии не найдены.

– Почему же компании не могут идти вперед, проявлять инициативу?

– Слишком рискованно, нет механизма компенсации. Допустим, ты пробурил скважину стоимостью 20 млн. долларов, а она оказалась пустой. Куда относить убытки? Даже для таких компаний, как «Лукойл», «Газпромнефть», это немалая величина для одной скважины. Поэтому нефтяники должны выходить в новые районы, лишь имея достаточно оснований, что территория перспективна.

– Если компания может потратить 20 млн. долларов на одну скважину, пусть тратит?

– А если будет десять скважин? Компании могут тратить деньги только из прибыли. Поэтому бурим очень мало. За последние годы объем разведочного бурения держится в районе миллиона метров. На мой взгляд, этот показатель нужно увеличить в два-три раза. В середине 70–80-х годов только в Тюменской области бурили более 3 млн., по стране – более 7 млн. разведочных скважин.

Поэтому все запасы, о которых нам говорят чиновники от геологии, не совсем обоснованны. Делается так: открывается месторождение с условными запасами 50 млн. тонн, берется коэффициент нефтеизвлечения 0,3 и получается 15 млн. тонн запасов на балансе. Проходит время, делают пересчет, вместо 0,3 берется коэффициент 0,35, и тогда запасы возрастают до 18 млн. тонн. На новые месторождения приходится лишь 30 процентов от запасов, которые приращиваем, остальное – за счет старых, за счет пересчета коэффициента нефтеизвлечения.

Подход к геологии должен быть совершенно иным. Надо начинать с главного. У нас нет ни одной организации, которая бы отвечала за природные запасы. Раньше это было Министерство геологии. Сейчас ни  в положении о Министерстве природных ресурсов и экологии, ни  в положении о Федеральном агентстве по недропользованию, ни  в положении о Росгеологии не записано, что они отвечают за прирост запасов. На это нужно обратить внимание.

– Ваш прогноз относительно объемов бурения по компаниям?

– Все компании понимают, что без бурения нет добычи, а для этого нужны соответствующие деньги. Нужно увеличить объем эксплуатационного бурения до 40 млн., разведочного минимум до 2–3 млн., тогда будет о чем говорить.

В этом отношении приятным исключением является «Сургутнефтегаз». Во-первых, во главе компании стоит буровик Владимир Богданов, человек, который понимает перспективы развития компании и в целом тенденции, которые есть. Поэтому четвертая часть всех буровых работ приходится на эту компанию, в том числе разведочное бурение. Не случайно они пошли на Талакан, хотя там по сравнению с Сургутом работы в 2–3 раза дороже.

Внимание к вопросам бурения усилила «Роснефть». Компания сейчас решила вернуть буровые предприятия. А Богданов сохранил у себя все. Расходы примерно одинаковые. Но если это самостоятельная компания изначально, она обязана иметь прибыль, а когда она  в составе ВИНКА, это совсем не обязательно. Они работают на бюджете, который дает им Богданов. Для него это экономически выгодно.

– На ваш взгляд, будет ли  в ближайшее время развиваться освоение арктических месторождений?

– В ближайшие 20 лет нет. Для начала нужно разделить Арктику и арктический шельф. В Арктике давно работаем и будем работать, но это суша. Ямбург, Заполярное месторождение, Ванкор – наши территории. Но пока нет закона об арктической зоне, который следовало бы принять.

Что касается арктического шельфа, считаю, что  в ближайшие 20 лет этим заниматься не следует: очень дорого. Одна разведочная скважина стоит 600 млн. долларов. Вопрос даже не столько в разведке, сколько в сейсмике, оценке реальной ситуации, правовых вопросах, более четком определении границ арктического шельфа.

Кроме того, нужны новые технологии. Вспомним, с чего начинался Тюменский нефтегазовый комплекс. Многие говорили: «Давайте затопим всю Западную Сибирь, сделаем нефтяные камни по типу азербайджанских». Другие предлагали рыть каналы и начинать освоение по ним. А потом нашли очень интересное решение – создавать искусственные острова и с них вести наклонное бурение. За счет этой технологии Самотлор доводил добычу до 159 млн. тонн. Сейчас есть предложения намораживать на севере острова, и с них заниматься бурением и добычей, но надо это все оценить.

Когда создадим достаточно интересные технологии, тогда можно будет думать об активной добыче на шельфе.

– Стоит ли  в этом году ожидать увеличения инвестиций в новые технологии и научно-исследовательские работы?

– Думаю, да. Без научных исследований невозможно заниматься ни вопросами импортозамещения, ни вопросами создания новых технологий. Считаю, что при всех сложностях с инвестициями эта часть должна быть увеличена. Многие компании, наверное, так  и поступят.

– По вашему мнению, насколько может возрасти доля отечественного сервиса по сравнению с сервисными услугами западных компаний?

– Точных цифр нет, никто не ведет такую статистику. По экспертной оценке примерно 25 процентов сервисных работ выполняют иностранные компании. Эти проценты прежде всего приходятся на высокоинтеллектуальный сервис: горизонтальное бурение и гидроразрыв пласта. В этих сферах доля иностранцев почти 90 процентов.

У нас нет своих флотов. Есть компании, которые занимаются их созданием, одна из них – РФК. Но пока ее технологии уступают зарубежным.

Считаю, обязательно следует развивать собственный сервис, необходимое для этого машиностроение, для чего нужна серьезная, адресная поддержка компаний.

– Ваша оценка объемов добычи и их изменения?

– Думаю, что объемы добычи не увеличатся. Надо начинать с того, что никто не знает, какая у нас потребность. Если говорить о том, сколько перерабатываем и сколько используем бензинового топлива, хватило бы половины от той добычи, которая есть. Но если бы мы все перерабатывали у себя, зависимости от падения или повышения цены не было.

Нужно пересмотреть всю структуру промышленного производства с использованием нефтегазохимии. Например, в Китае химический сектор занимает 20 процентов ВВП, а у нас всего 1,6 процента. Китайцы вышли на второе место после США по объему потребления нефти.

– Должна ли увеличиваться глубина переработки в российской отрасли?

– Безусловно. В аналитической программе стоит задача добиться глубины переработки хотя бы под 90 процентов. Но это очень непростая задача, потому что связана с внедрением вторичных процессов, а они дорогие.

Надо искать новые технологии, которые позволили бы создавать мощности для получения более высокого выхода светлых продуктов. Пока масштабных работ нет.

Наверняка можно найти технологии, которые позволили бы сделать вторичные процессы более компактными и дешевыми. Нужно, чтобы этим занималась большая академическая наука.

– Как будет меняться отношение между экспортом и внутренними поставками?

– Убежден, что будет увеличиваться потребление газа в качестве моторного топлива, а это значит, что сократится потреб-ление дизельного. В прошлом году снизили объем переработки по сравнению с 2014 годом.

Считаю, что все же должны появляться машины, где удельный расход топлива ниже и общая потребность не должна расти. Конечно, нужно искать новые двигатели с меньшим расходом.

Сейчас многие переходят на другие виды топлива: водород, электроэнергию. Пока, конечно, не создана инфраструктура, это непросто, тем не менее тоже повлияет на общую ситуацию.

– Ваш прогноз цены на нефть?

– Сколько людей, столько и мнений. Во всяком случае некоторые страны Персидского залива сделали прогноз на этот год: около 25–27 долларов. Иран сделал прогноз на 35 долларов. Скорее всего, в среднем цена будет ближе к 50 долларам.

Беседовала Наталья СИЛКИНА

Читайте больше:

В Тюмени обсудили обновленные требования к участникам рынка алкогольной продукции

Реконструкция улицы Запольной в зоне особого внимания Владимира ЯКУШЕВА

Владимир Якушев проконтролировал ход благоустройства тюменских дворов

Слово «кризис», которое звучит в наше время довольно часто, напрямую связывают с нефтью, точнее, с ценой на нее. А как живет сама отрасль? Каков прогноз ее развития? Об этом – разговор с президентом Союза нефтегазопромышленников России Геннадием Шмалем.

– Как вы оцениваете состояние геологических запасов нефти на текущий момент?

– Запасы официально объявлены. С первого января 2016 года введена их новая классификация, которая должна учитывать экономическую составляющую. При нынешней цене на нефть многие месторождения даже с достаточно неплохими запасами будут просто нерентабельными. Например, Западная Сибирь. Сегодня здесь в действии порядка 400 месторождений. Среди них есть те, чья разработка при нынешних ценовых условиях и налоговой политике будет нерентабельна.

В целом на балансе государственной комиссии числится 25 с лишним млрд. тонн запасов. Значительная их часть также будет нерентабельна на этом этапе. Со временем ситуация, надеюсь, изменится, но надо думать о новых технологиях и о снижении издержек производства.

Американцы за последние годы значительно сократили стоимость бурения, в том числе на сланцевый газ  и нефть. У нас бурение достаточно дорогое, то есть надо сокращать издержки любыми способами.

Малые компании с точки зрения экономической эффективности являются более привлекательными. Как показывает опыт, себестоимость добычи в них и затраты значительно ниже, чем  у крупных компаний. Они работают только там, где уже есть лицензия на разработку месторождения и уверенность в том, что это перспективно. Скажем, Иркутская нефтяная компания за последние восемь лет выросла от нуля до 5,6 млн. тонн добычи. Но она – исключение среди малых компаний. Многие другие не могут позволить себе вкладывать деньги в геологоразведку.

Постоянно подчеркиваю, что из всех китов, на которых держится наш нефтегазовый комплекс, первый – это рентабельные запасы. Причем они могут быть и трудноизвлекаемыми, требующими новых технологий.

В принципе вопросы поискового характера относятся к государству. Оно обязано заниматься новыми районами, открытием и освоением, а потом уже непосредственно к разведке могут подключаться нефтяные компании. Но для этого, повторюсь, нужно иметь достаточно обоснованные материалы, как то геофизическую обстановку, результаты опорного бурения, что должно обеспечивать государство.

В последние годы правительство увеличило инвестиции из бюджета. Но что такое «увеличило»? За это время цены выросли больше чем  в два раза. Поэтому отрасль мало что может сделать с точки зрения поиска новых запасов. А новые – практически пустая Восточная Сибирь, есть месторождения, которые недостаточно разведаны, для других еще  и технологии не найдены.

– Почему же компании не могут идти вперед, проявлять инициативу?

– Слишком рискованно, нет механизма компенсации. Допустим, ты пробурил скважину стоимостью 20 млн. долларов, а она оказалась пустой. Куда относить убытки? Даже для таких компаний, как «Лукойл», «Газпромнефть», это немалая величина для одной скважины. Поэтому нефтяники должны выходить в новые районы, лишь имея достаточно оснований, что территория перспективна.

– Если компания может потратить 20 млн. долларов на одну скважину, пусть тратит?

– А если будет десять скважин? Компании могут тратить деньги только из прибыли. Поэтому бурим очень мало. За последние годы объем разведочного бурения держится в районе миллиона метров. На мой взгляд, этот показатель нужно увеличить в два-три раза. В середине 70–80-х годов только в Тюменской области бурили более 3 млн., по стране – более 7 млн. разведочных скважин.

Поэтому все запасы, о которых нам говорят чиновники от геологии, не совсем обоснованны. Делается так: открывается месторождение с условными запасами 50 млн. тонн, берется коэффициент нефтеизвлечения 0,3 и получается 15 млн. тонн запасов на балансе. Проходит время, делают пересчет, вместо 0,3 берется коэффициент 0,35, и тогда запасы возрастают до 18 млн. тонн. На новые месторождения приходится лишь 30 процентов от запасов, которые приращиваем, остальное – за счет старых, за счет пересчета коэффициента нефтеизвлечения.

Подход к геологии должен быть совершенно иным. Надо начинать с главного. У нас нет ни одной организации, которая бы отвечала за природные запасы. Раньше это было Министерство геологии. Сейчас ни  в положении о Министерстве природных ресурсов и экологии, ни  в положении о Федеральном агентстве по недропользованию, ни  в положении о Росгеологии не записано, что они отвечают за прирост запасов. На это нужно обратить внимание.

– Ваш прогноз относительно объемов бурения по компаниям?

– Все компании понимают, что без бурения нет добычи, а для этого нужны соответствующие деньги. Нужно увеличить объем эксплуатационного бурения до 40 млн., разведочного минимум до 2–3 млн., тогда будет о чем говорить.

В этом отношении приятным исключением является «Сургутнефтегаз». Во-первых, во главе компании стоит буровик Владимир Богданов, человек, который понимает перспективы развития компании и в целом тенденции, которые есть. Поэтому четвертая часть всех буровых работ приходится на эту компанию, в том числе разведочное бурение. Не случайно они пошли на Талакан, хотя там по сравнению с Сургутом работы в 2–3 раза дороже.

Внимание к вопросам бурения усилила «Роснефть». Компания сейчас решила вернуть буровые предприятия. А Богданов сохранил у себя все. Расходы примерно одинаковые. Но если это самостоятельная компания изначально, она обязана иметь прибыль, а когда она  в составе ВИНКА, это совсем не обязательно. Они работают на бюджете, который дает им Богданов. Для него это экономически выгодно.

– На ваш взгляд, будет ли  в ближайшее время развиваться освоение арктических месторождений?

– В ближайшие 20 лет нет. Для начала нужно разделить Арктику и арктический шельф. В Арктике давно работаем и будем работать, но это суша. Ямбург, Заполярное месторождение, Ванкор – наши территории. Но пока нет закона об арктической зоне, который следовало бы принять.

Что касается арктического шельфа, считаю, что  в ближайшие 20 лет этим заниматься не следует: очень дорого. Одна разведочная скважина стоит 600 млн. долларов. Вопрос даже не столько в разведке, сколько в сейсмике, оценке реальной ситуации, правовых вопросах, более четком определении границ арктического шельфа.

Кроме того, нужны новые технологии. Вспомним, с чего начинался Тюменский нефтегазовый комплекс. Многие говорили: «Давайте затопим всю Западную Сибирь, сделаем нефтяные камни по типу азербайджанских». Другие предлагали рыть каналы и начинать освоение по ним. А потом нашли очень интересное решение – создавать искусственные острова и с них вести наклонное бурение. За счет этой технологии Самотлор доводил добычу до 159 млн. тонн. Сейчас есть предложения намораживать на севере острова, и с них заниматься бурением и добычей, но надо это все оценить.

Когда создадим достаточно интересные технологии, тогда можно будет думать об активной добыче на шельфе.

– Стоит ли  в этом году ожидать увеличения инвестиций в новые технологии и научно-исследовательские работы?

– Думаю, да. Без научных исследований невозможно заниматься ни вопросами импортозамещения, ни вопросами создания новых технологий. Считаю, что при всех сложностях с инвестициями эта часть должна быть увеличена. Многие компании, наверное, так  и поступят.

– По вашему мнению, насколько может возрасти доля отечественного сервиса по сравнению с сервисными услугами западных компаний?

– Точных цифр нет, никто не ведет такую статистику. По экспертной оценке примерно 25 процентов сервисных работ выполняют иностранные компании. Эти проценты прежде всего приходятся на высокоинтеллектуальный сервис: горизонтальное бурение и гидроразрыв пласта. В этих сферах доля иностранцев почти 90 процентов.

У нас нет своих флотов. Есть компании, которые занимаются их созданием, одна из них – РФК. Но пока ее технологии уступают зарубежным.

Считаю, обязательно следует развивать собственный сервис, необходимое для этого машиностроение, для чего нужна серьезная, адресная поддержка компаний.

– Ваша оценка объемов добычи и их изменения?

– Думаю, что объемы добычи не увеличатся. Надо начинать с того, что никто не знает, какая у нас потребность. Если говорить о том, сколько перерабатываем и сколько используем бензинового топлива, хватило бы половины от той добычи, которая есть. Но если бы мы все перерабатывали у себя, зависимости от падения или повышения цены не было.

Нужно пересмотреть всю структуру промышленного производства с использованием нефтегазохимии. Например, в Китае химический сектор занимает 20 процентов ВВП, а у нас всего 1,6 процента. Китайцы вышли на второе место после США по объему потребления нефти.

– Должна ли увеличиваться глубина переработки в российской отрасли?

– Безусловно. В аналитической программе стоит задача добиться глубины переработки хотя бы под 90 процентов. Но это очень непростая задача, потому что связана с внедрением вторичных процессов, а они дорогие.

Надо искать новые технологии, которые позволили бы создавать мощности для получения более высокого выхода светлых продуктов. Пока масштабных работ нет.

Наверняка можно найти технологии, которые позволили бы сделать вторичные процессы более компактными и дешевыми. Нужно, чтобы этим занималась большая академическая наука.

– Как будет меняться отношение между экспортом и внутренними поставками?

– Убежден, что будет увеличиваться потребление газа в качестве моторного топлива, а это значит, что сократится потреб-ление дизельного. В прошлом году снизили объем переработки по сравнению с 2014 годом.

Считаю, что все же должны появляться машины, где удельный расход топлива ниже и общая потребность не должна расти. Конечно, нужно искать новые двигатели с меньшим расходом.

Сейчас многие переходят на другие виды топлива: водород, электроэнергию. Пока, конечно, не создана инфраструктура, это непросто, тем не менее тоже повлияет на общую ситуацию.

– Ваш прогноз цены на нефть?

– Сколько людей, столько и мнений. Во всяком случае некоторые страны Персидского залива сделали прогноз на этот год: около 25–27 долларов. Иран сделал прогноз на 35 долларов. Скорее всего, в среднем цена будет ближе к 50 долларам.

Беседовала Наталья СИЛКИНА

Читайте больше:

В Тюмени обсудили обновленные требования к участникам рынка алкогольной продукции

Реконструкция улицы Запольной в зоне особого внимания Владимира ЯКУШЕВА

Владимир Якушев проконтролировал ход благоустройства тюменских дворов