Василий МАЛКОВ: «У врагов был страх перед нашим оружием»

Василий МАЛКОВ: «У врагов был страх перед нашим оружием». Василий Прокопьевич Малков – один из участников Сталинградской битвы. Его знали далеко за пределами Тюмени. Полковник в отставке последние годы (15 лет) руководил Тюменским городским советом ветеранов. .

Великая Отечественная война сыграла в его жизни особую роль, коренным образом изменила судьбу. В нашем регионе Василий Прокопьевич оставался единственным кавалером ордена Суворова, которым награждали далеко не всех полководцев.

Благодарные тюменцы за заслуги в Великой Отечественной войне и большой вклад в социально-экономическое развитие областного центра, за помощь ветеранам, пенсионерам и защиту их прав избрали Василия Малкова почетным гражданином Тюмени. А по решению правительства РФ его имя занесено в Книгу почетных ветеранов России.

Не раз доводилось наблюдать, как любые вопросы Василий Прокопьевич решал четко, по-военному, без лишних слов. В разговоре с любым человеком был прост, доброжелателен и, казалось, по-отечески заботлив.

Накануне своего 90-летия фронтовик оказался в санатории. Договорились встретиться там. Даже на отдыхе он работал над какими-то документами. Заговорили мы  о военном времени и днях сегодняшних.

– Василий Прокопьевич, как встретили тот страшный для нашей страны день 22 июня 1941 года?

– Сообщение о нападении фашисткой Германии на Советский Союз воспринял как гром средь ясного неба. Рухнули надежды и планы на будущее. Куда-то далеко отодвинулась мечта поступить учиться в аэроклуб, стать авиатором. Многие в тот же день ушли добровольцами на фронт. Наша группа семнадцатилетних пацанов направилась в военкомат и подала заявления о добровольной отправке. Мы не задумывались о серьезности ситуации. Знали – надо идти защищать Родину. В военкомате офицер наш пыл охладил. Наставлял: прежде чем пойти воевать, необходимо знать военное дело, научиться владеть оружием. Заявления взял. (Военкомат был заполнен призывниками, и нас, пацанов, попросили освободить помещение). Ждать пришлось недолго. Дали задание – разносить повестки. Мне выдали их шесть. Разнес только три – мое сердце не выдержало. Приношу повестку. Хозяин, как правило, на работе, семья – в плач. Не мог смотреть на эти слезы, прощания! Принес в военкомат оставшиеся три, сдал. Говорю: больше не могу, лучше отправьте на фронт! Комиссар ответил: «Ребята, навоюетесь еще, война только началась».

Нас набрали в бригаду на уборку урожая в д. Утяшево, потому что  в деревнях уже почти всех мужчин и 18-летних парней призвали на фронт. Женщины косили серпами рожь, вязали в снопы. Мы молотили зерно, крючили горох и тоже его молотили. В октябре начались тяжелые бои под Москвой… И я с друзьями уже катил в эшелоне в сторону Кемерово, в училище. Оказалось, весь личный состав его брошен на оборону столицы, поэтому нас  перенаправили в Новосибирское военно-пехотное училище.

– Здесь окончательно развеялись юношеские грезы?

– Да. Всплывает в памяти первое построение. Старшина разделил нас по взводам по 40 человек. Поскольку я оказался правофланговым, «произвел» меня в помощника командира взвода и нацепил на петлички гимнастерки знаки отличия – два покрытых красной эмалью треугольника. Так  с первого дня службы оказался на «командной» должности, что накладывало на меня дополнительные обязанности. В училище прошли действительно суворовскую школу, когда «тяжело в учении – легко в бою». Зима 1941–1942 годов была суровой: минус 20°С мы считали «теплым» днем. Четырнадцать часов занятий – в поле бегом, по полю бегом, с поля бегом, команды: «Ложись!», «Окопаться!», «В атаку!», «Заряжай!», «Огонь!». Пальцы так  и примерзают к спусковому крючку винтовки или пулемета. Утром физзарядка в нательной рубашке даже в сорокаградусный мороз. Но молодость не боится трудностей. Помнится, в два часа ночи тревога. Приказ: на лыжах совершить 100-километровый марш-бросок и занять оборону за 36 часов. На улице темнота и лютый мороз. Во главе взвода лейтенант Пугач. Физически крепкий, спортивного телосложения командир, участник финской войны. Он предупредил: никаких лишних движений – максимально экономить силы. В ту сторону маршрут преодолели более-менее благополучно и команду «Воздух»! выполняли дружно, организованно, словом, задачу выполнили. А вот обратная половина пути стала испытанием. Засыпали на ходу, в ушах – то гул, то звон колокольчиков. Слышался каждый удар сердца, казалось, все тело исколото иголками и требует отдыха. Только благодаря усилиям воли да примеру наших командиров, в назначенное время пришли к казарме.

– В 18 лет вы стали лейтенантом? Это очень ответственно!

– Первого мая 1942 года за пятнадцать минут до подъема нас подняли по тревоге. Зачитали приказ о присвоении звания. Перед этим у нас сняли мерку, сшили форму. Это был последний набор в училище, когда форму шили индивидуально по размерам каждого выпускника. И часов в 10 утра мы уже шагали с песнями по Новосибирску на погрузку в эшелон.

– Сразу попали под Сталинград?

– Сначала доехали до Владимира. Там разместились в недостроенном доме. Две ночи спали на голом полу. Оттуда переправились в резерв главнокомандующего под Казань на озеро Каба, где шло формирование частей для отправки на передовые рубежи. Через две недели меня вызвали в штаб. Вручили шесть пакетов с личными делами – двух младших лейтенантов и остальные – лейтенантов, в том числе и мое. Получили направление в состав 99-й Краснознаменной стрелковой дивизии. Той легендарной дивизии, которая в первый день войны отбросила немцев на запад, о чем пишет маршал Жуков в воспоминаниях. После боев на границе дивизия оторвалась от немцев и вышла к своим. Ее направили на доформирование в г. Балашов Саратовской области. В составе этой дивизии мне суждено было прослужить всю войну (после Сталинградской битвы ее переименовали в 88-ю гвардейскую Краснознаменную ордена Богдана Хмельницкого, ордена Суворова Запорожскую дивизию).

Вот мы, шесть молодых офицеров, и прибыли в лагерь дивизии, сразу попали на построение. Меня как отличника боевой подготовки назначили командиром учебной роты.

– Наверное, трудно было практически парнишке командовать ротой, да еще солдатами, которые уже обстреляны в боях и  старше по возрасту?

– Непросто. Они первыми приняли натиск фашистской армады на границе. А когда стало ясно, что дивизия может попасть в окружение, ей дали команду отходить. Она  с боями отступала через всю Украину, трижды была в окружении. Вот  с этими ребятами мне  и довелось заниматься.

– Как все-таки удавалось ладить с ними?

– Я хорошо владел рукопашным боем, борьбой, отлично изучил штыковой бой. Естественно, как всегда бывает, когда командир молодой, надо мной посмеивались. Я это чувствовал. Одного из таких шутников вызвал на состязание – проползти по-пластунски стометровку. Я его обошел, а потом штыковой бой устроили. Все удары я отбивал. Сражались палками, на концах которых были набиты железные пластины типа мечей. И когда я сделал выпад, то сбил его  с ног. Все аплодировали. После этого отношение ко мне изменилось. Подчиненные поняли, что перед ними не просто мальчишка с двумя лейтенантскими кубиками, а офицер с хорошей подготовкой. Кроме того, бывший командир роты первые две недели каждый вечер приходил ко мне и помогал составлять план организации занятий. Он не просто сдал роту (как хотите, так  и работайте-служите), но переживал и за своих солдат, и за меня.

– Расскажите об участии в Сталинградской битве.

– Со своей учебной ротой 20 июня 1942 года выдвинулся в авангарде дивизии. С противником встретились не доходя до Сталинграда, примерно за три перехода, это около 120 км. Три автомобиля мчались нам навстречу. Бинокля у меня не было, был только наган шестизарядный. Мы не смогли определить, кто это едет. До нас они не доехали, поняли, что нарвались на воинскую часть, развернулись, сделав несколько очередей в нашу сторону, и скрылись. Больше мы фашистов не видели до Сталинграда. К городу подошли с северо-восточной окраины по берегу Волги. Когда дивизия занимала оборону, немцев еще не было. А через четыре дня налетели бомбардировщики. Первый налет обошелся благополучно, так как у фашистов не было точных данных расположения наших войск. После второй бомбежки в дивизии случились потери.

Моей роте повезло в том плане, что дислоцировалась на взгорье, а внизу находился большой овраг. Его использовали как естественное укрытие от бомбежек, артобстрела, там же расположился медсанбат.

На передовую вышли к деревне Ерзовке, которая имела важное стратегическое значение. Там шли ожесточенные бои. Деревню бомбили, несколько раз она переходила из рук в руки. Мы ее отбили, заняли оборону. Вскоре началось наступление наших войск и окружение немецких частей. Мы уже, по сути, принимали сдающихся в плен немцев, румын. К слову, между ними часто происходили драки: румыны ненавидели немцев, так как воевать против нас они не хотели.

После Сталинграда дивизию перебросили под город Изюм на доформирование. Затем шли через Кривой Рог, Запорожье. На станции Янцево наша рота вела разведку боем. Там немцы устроили хорошие укрепления. Противотанковый ров, несколько траншей, а главное – лисьи норы. На глубине метров 6–8 были вырыты тоннели как  в метро, со стенами, обшитыми бронированным металлом. Когда наша артиллерия начинала обстрел, немцы с передовой уходили и отсиживались в этих норах. Как артиллерийская подготовка заканчивалась, они быстро занимали огневые позиции и сильным огнем косили наступающие части. Наша дивизия дважды пыталась с ходу взять станцию. Тогда командование приняло решение: мне  следовало сдать остатки учебной роты и принять новый состав. Это сто человек, бывших заключенных.

– Каково было вместе с ними воевать?

– Лучше чем они, я солдат, пожалуй, не видел. Они никогда не бросали друг друга, всегда помогали. Все – добровольцы. Когда поселок Янцево освободили, оказалось, что правый фланг оголен. Населенный пункт большой, а нас всего сто человек. Немцы пытались окружить. Мы выдержали четырнадцатичасовой бой, но все-таки ушли к своим. Задачу выполнили: дали точные данные. Вскоре началось крупное наступление наших войск. Авиация получила от нас информацию о «лисьих норах». Продвижение советских войск пошло дальше. Сколько небылиц написано о штрафных ротах! А я вам скажу, что те, кто остался в строю и те, кто вернулся из госпиталей, все были реабилитированы. Большинство в дальнейшем пополнили ряды разведчиков, отметили их многими орденами и медалями. Среди них были полные кавалеры ордена Славы и Герои Советского Союза, некоторым звание присвоено посмертно.

– Василий Прокопьевич, что помогало в самые трудные минуты?

– Мы не теряли веру в Победу. Где-то появляется информация о том, что под Сталинградом наши солдаты сдавались в плен. Это неправда. За всю вой-ну на моей памяти ни одного такого случая нет. На той же станции Янцево, потеряв 28 человек убитыми своей «штрафной» роты, на ногах осталось только 6 человек, а остальные 66 ранены, тем не менее, ни одного раненого не оставили, всех вынесли. Как это удалось? Когда командир «катюши» увидел, что мы вышли к полю, принял решение дать залп с тем расчетом, чтобы снаряды полетели за наши спины. А у немцев был великий страх перед этими установками. После этого залпа фашисты даже ни одного выстрела не сделали в сторону нас, отходящих. Так мы вынесли всех раненых.

В бою помогали дружба и взаимовыручка, не сбрасываю, конечно, факторов военного опыта и тактических приемов. Во время боя часто шквальный пулеметный огонь прижимает, ты плюхаешься на землю в любом месте, где застал обстрел противника. А солдату-соседу повезло. Он залег в воронку, образовавшуюся от бомбы, и ведь он обязательно протянет тебе винтовку, чтобы ты, ухватившись за приклад, мог  с его помощью вползти в воронку, не поднимаясь. А сколько раз  я испытывал, иногда небезболезненные, толчки солдата в спину – упасть, и он спасал тебя от автоматной очереди. Так поступал и я, когда видел, что рядом солдату или офицеру грозила опасность. Дружба, доверие, бескорыстие и взаимопомощь – это счастье не только в боях, но  и в мирной жизни. Этими качествами отношений человека с человеком надо дорожить.

– Где вы встретили Победу?

– В пригороде Берлина. Дивизия расположилась в небольшом поселке. Когда наступил мир, в первый день меня назначили дежурным по дивизии. Был приказ – прекратить всякие стрельбы, особенно установили наблюдение за артиллеристами, чтобы они не делали холостых выстрелов в честь праздника, запрещалось использовать ракетницы (у многих были запасы трофейных немецких ракетниц с разноцветными зарядами), чтобы не натворить пожаров. То есть дежурство было беспокойное, но успешное. Я командовал тогда батальоном в звании капитана, на четвертый день вернулся из госпиталя командир батальона, майор, я сдал ему все дела. Меня направили на курсы переподготовки командиров. Получил отпуск, съездил в Тюмень. Добирался с сотнями пересадок.

– Каким вы застали родной город?

– Во-первых, Тюмень всю засадили картофелем, даже на улицах. За Тюменкой, где  я жил, весь квартал перекопали под картофель. Во-вторых, город сильно постарел. Здания позапущены, заборы повалились, где-то тротуаров не стало. Печальное зрелище, казалось, что это прифронтовое поселение. Много раненых разного возраста. Кроме собственного дома да двора никуда не ходил. Встретил маму. Брат Александр считался без вести пропавшим, известно было, что он получил пулевое ранение в голову при разведке у города Вены. Потом только узнали, что он потерял память. Его нашли в госпитале под Камышловом: один из парней затюменских узнал его, сообщил матери. Она туда приехала, к Саше начала возвращаться память. Мать его оттуда и забрала. Я уже находился в Берлине, продолжал учебу на курсах.

После учебы положено было вернуться в свою дивизию, а ее уже расформировали. Осталась рота из стариков, которая принимала на хранение оружие. Принял эту роту. Старички никуда не торопились, медленно все делали. Сколотят один ящик, сложат в него оружие и – на боковую. У меня никакого желания заниматься этим не было, приказал – в день каждому упаковывать столько-то винтовок, автоматов. Быстро справились. Меня определили в резерв ожидать очередного назначения. Таких как я, офицеров, скопилось 15 тысяч, каждому следовало определить должность. Предложили стать начальником погранзаставы на Курильских островах. Я в комнате жил  с морским капитаном, который служил на Дальнем Востоке. Он  и рассказал, что там голая скала, на которой казарма; в лучшем случае – получишь почту раз  в месяц. Посоветовал отказаться, я так и сделал. Меня никто не принуждал, выдали личное дело, мол, возвращайся в Тюмень, может, там найдется должность.

Вернулся. Рядом с нами жил начальник Таллинского военно-пехотного училища (нынешнее ТВВИКУ). Он посмотрел мое личное дело, предложил возглавить взвод в училище. У меня уже всякое желание после мытарств в резерве да по путям-дорогам и всей войны пропало. Генерал написал резолюцию о моей демобилизации. Я пошел в райком партии. Секретарь Семахин обрадовался: нам срочно нужен начальник отдела кадров на фанерокомбинат.

Началась мирная трудовая жизнь. Василий Прокопьевич много учился, много работал. Когда был  в боевом строю ветеранов, очень переживал за судьбу армии, за ее вооружение. Считал, что ветераны должны заниматься воспитанием молодежи, ей нужно дать больше возможностей заниматься трудом, спортом. А писал он  в день нашей встречи предложения городским властям по ликвидации коррупции в системе ЖКХ, делал расчеты, как, за какой счет ускорить ремонт в старых домах.

Напоследок я спросил: что радует душу?

Он ответил: то, что люди хотят работать, достойно жить, радоваться жизни. «У нас клубов ветеранов насчитывалось три, а сейчас – около сорока. Собираем раз  в год на фестиваль художественной самодеятельности стариков, некоторым уже больше 80 лет. Они общаются, поют, пляшут. Каждый смотр или встречи к праздничным датам заканчиваются песнями и танцами. А в той квартире, где песни поют, там царит радость и порядок. Вот  у нас в ветеранской среде – порядок. Это радует. Так что пусть у всех будет все хорошо!»

P.S. Оказалось, это последнее интервью ветерана. 20 сентября 2014 года Василия Малкова не стало.