«Не корчу важного лица…»
Тройка мчится,
тройка скачет,
Вьется пыль из-под копыт,
Колокольчик, заливаясь,
Упоительно звенит…
(Петр Вяземский)
Кому из читателей с детства не знакомы строки, до сих пор трогающие душу! Почти двести лет прошло, как была написана эта песня, но видимо, какой-то универсальный ключ к нашим душам скрыт в таких простых словах. Иначе чем объяснить, что мы, никогда не мчавшиеся по степи на тройке, не слышавшие звона этого колокольчика, так чувствуем настроение прекрасного романса. Гораздо меньше известно, кто автор этих строк, многие считают слова народными.
Даже те, кто знает имя сочинителя – князя Петра Вяземского, вряд ли смогут вспомнить, что продолжительное время он возглавлял Государственный заемный банк. Поэзия Вяземского востребована и нашими современниками. В 1984 году на текст стихотворения «Я пережил и многое, и многих…» композитор Андрей Петров написал романс, который в фильме «О бедном гусаре замолвите слово» исполнил Валентин Гафт. В этом же кинофильме исполнены еще два романса на стихи Вяземского – «Хандра» Станиславом Садальским и «Друзьям» Андреем Мироновым.
По сей день личность князя Вяземского вызывает противоречивые оценки, но это тема отдельного исследования.
Многие ставят в вину Петру Андреевичу, что он запустил в оборот выражение «квасной патриотизм». Сам Вяземский пояснял, что «выражение квасной патриотизм шутя пущено было в ход и удержалось. В этом патриотизме нет большой беды. Но есть и сивушный патриотизм; этот пагубен: упаси боже от него! Он помрачает рассудок, ожесточает сердце, ведет к запою, а запой ведет к белой горячке. Есть сивуха политическая и литературная, есть и белая горячка политическая и литературная».
Род князей Вяземских свое начало вел от легендарного Рюрика, от потомков Мономаха. Отец Вяземского стремился воспитать сына в соответствии со своими представлениями о сильном характере: робкого и впечатлительного ребенка оставляли ночью одного в темном парке; бросали в пруд, чтобы он научился плавать, посылали ночью одного в рощу. О мерах воспитательного воздействия в семейном воспитании Вяземский на склоне лет вспоминал в автобиографии: «Да, милостивые государи, меня секли ремнем и после несколько раз секали розгами, однажды, и собственными руками отца моего, за персик, который я тайно присвоил себе и съел. Впрочем, не за лакомство свое был я наказан, а за ложь, то есть за то, что не хотел признаться в проступке своем. Мне было тогда лет восемь или девять. Не помню, плакал ли я под розгами, но помню слезы на глазах отца. Сознаюсь в том и убежден я, что эти наказания нисколько не унизили характера моего».
В 1807 г. после смерти отца Вяземского опекуном молодого князя становится Николай Карамзин, принимавший на протяжении всей жизни деятельное участие в судьбе Петра Вяземского. Карамзин, как и отец нашего героя, оказался противником его стихотворных опытов. Благословение писать стихи он получил от Карамзина только в двадцать четыре года. Петр Андреевич прекрасно владел французским языком, знал еще несколько иностранных языков, в том числе латинский, хорошо был знаком с французской, немецкой, английской, итальянской литературой. Во время службы в Варшаве он овладел и польским языком. 25 июля 1812 года Вяземский вступил в ополчение, в «московскую военную силу», и принимал участие в Бородинском сражении, в котором под ним были убиты две лошади. За ратную службу князя наградили орденом святого Станислава четвертой степени. Из-за болезни ему пришлось покинуть ополчение и выехать к жене в Ярославль, а затем в Вологду, где он находился до изгнания Наполеона из Москвы. Счастливая семейная жизнь Вяземского была омрачена смертью в младенческом возрасте четырех сыновей и ранней смертью дочерей; из всех детей только сын Павел дожил до преклонного возраста (Павел Вяземский вошел в отечественную историю как основатель и первый руководитель общества любителей древней письменности).
Несмотря на то, что отец оставил Вяземскому значительное наследство, при образе жизни, который вел молодой поэт, он начал испытывать финансовые затруднения.
Обещание Александра I дать конституцию и последовавший в дальнейшем отказ от этого намерения стали причиной некоторых резких высказываний Вяземского, в результате чего он попал под негласный полицейский надзор. Князь уклонился от участия в декабристских организациях и получил прозвище «декабрист без декабря». Он не струсил, просто считал неправильным, когда какая-то группа насильственно захватывает власть и начинает выступать от имени народа.
Сосланным в Сибирь декабристам оказывал материальную и моральную поддержку, считая, что они получили чрезмерно суровое наказание.
Вяземский здраво оценивал реальную базу оппозиции. Во второй половине 1825 года он писал Пушкину: «Оппозиция – у нас бесплодное и пустое ремесло во всех отношениях… Она не в цене у народа».
После определения на службу в письме жене 12 апреля 1830 г. Вяземский писал: «Государь, встретясь однажды с Жуковским, кажется, у императрицы, сказал ему: «Пушкин уехал в Москву. Зачем это?» ...Жуковский отвечал, что не знает причины отъезда его. Государь: «Один сумасшедший уехал, другой сумасшедший приехал». Под другим сумасшедшим Николай I подразумевал Вяземского, однако ценил его как литератора.
Вместе с тем что Вяземский являлся принципиальным сторонником свободы слова, он одновременно считал необходимым каждому журналисту иметь нравственную самоцензуру: «Печать унижает себя, когда печатает то, что человек не осмелился бы сказать гласно и прямо в лицо другому человеку, или когда говорит на листках своих то, что подсказывающий ей никогда не решился бы сказать в порядочном доме и пред порядочными людьми. Печатное слово должно быть брезгливо, целомудренно и совестливо».
Рекомендации Вяземского звучат вполне современно: «Не следует злоупотреблять ни мыслью, ни словом; прекрасная мысль и прекрасный образ могут неузнаваемо измениться и опошлиться от неумелого с ними обращения». Когда во время Крымской войны 1855 года в западной печати началась кампания против России, Вяземский дал принципиальную оценку политики двойных стандартов западных держав: «Народы и правительства, утратившие чувства веры, думают оскорбить нас, упрекая в фанатизме. Хорошо! Но у всякого народа есть более или менее свойственный ему фанатизм. У одного фанатизм гинеи, у другого фанатизм фразы… Англичане, например, находят весьма естественным и разумным начать войну против миролюбивого народа за то только, что правители этого народа мешают иностранцам оскотинивать и отравлять его посредством тайного ввоза опиума».
В 1846 году его назначили управляющим Государственным заемным банком. То, что назначение Вяземского на руководящую банковскую должность не было ошибкой, подтверждает в бытность его руководителем устойчивая работа Государственного заемного банка. Вяземский полагал, что «…дело банков – быть осмотрительным и строго контролировать свои кредитные распоряжения». В заслугу Вяземскому как управляющему банком следует поставить и развитие филиальной сети банка. Если в предыдущий двадцатилетний период было открыто всего лишь два новых провинциальных отделения, то в 1846 г. появилось постоянное отделение в Екатеринбурге и временные в Ирбите (1846 г.) и Полтаве (1852). Появление отделений в Екатеринбурге и Ирбите (на период знаменитой Ирбитской ярмарки) явилось большим благом для торгово-промышленной жизни Урала и Сибири. Вяземский называл Сибирь «землей обетованной, новью, обещающую такую богатую и плодоносную жатву руке трудолюбивой и зиждительной, которая посвятила бы себя обработке ее». Долгие годы тюменские купцы получали банковские услуги именно от этих двух отделений.
Отношение к литературному творчеству объясняют во многом следующие строки Петра Вяземского:
Где есть поветрие
на чтенье,
В чести там грамота, перо;
Где грамота, –
там просвещенье,
Где просвещенье –
там добро!
В общественной деятельности Вяземского особое место занимает Императорское Русское историческое общество. Оно было образовано 23 мая 1866 г. для изучения истории России, издания и распространения относящихся к ней документов и исследований. Вяземский сетовал о пренебрежении исторической памятью: «День мой – век мой: вот наша коренная пословица и наш народный лозунг… Любопытство и внимание наше возбуждается одними текущими произведениями».
«История народа есть истинно глас Божий над ним» – эта мысль Вяземского стала ведущей в его огромной работе по консолидации общественных сил, неравнодушных к родной истории.
Вершиной своего литературного творчества Петр Андреевич считал «Старую записную книжку». Его собственное определение этого произведения звучит так:
Талантов нет во мне
излишка,
Не корчу важного лица;
Я просто записная книжка,
Где жизнь играет роль
писца.
Характерной чертой произведений Вяземского является стремление избегать пафоса и как можно активнее использовать юмор. Он справедливо полагал, что за высокими словами часто скрывается неискренность, а лживость для Вяземского была органически неприемлема.
«Не корчу важного лица» – это выражение вполне могло быть жизненным девизом Петра Андреевича, знатного дворянина по происхождению, придворного по статусу, замечательного писателя и поэта, истинного демократа по духу.
Всю оппозиционность Вяземского можно выразить одной фразой: «Ратую не за себя, а за то, что правду почитаю правдою». По своей натуре князь был созидателем, а не разрушителем. Его творческое наследие еще нуждается в осмыслении. Тот факт, что Российское историческое общество воссоздано в мае 2012 года, а его десятым руководителем стал председатель Государственной Думы Сергей Нарышкин, убедительно свидетельствует о том, что вскользь сказанные Вяземским слова «Речь моя еще впереди» оказались пророческими.
