Размер шрифта+
Цветовая схемаAAA

Приисетье. Так было…

Общество, 00:05, 22 августа 2013,
Слушать новость
Приисетье. Так было…. .

На встрече с читателями газеты ведущая рубрики «Мы, сибиряки» Татьяна Тепышева рассказала об истории старообрядчества в регионе


Имена журналистов нашей газеты хорошо известны в области. Людмила Шорохова, Маргарита Шаманенко, Ольга Табанакова, Константин Елисеев, Аркадий Кузнецов, Светлана Клименко… У каждого из них есть давние поклонники, которые внимательно следят за их публикациями. Как только куда-нибудь, даже в самую глухую деревеньку, доберется редакционная машина и разнесется слух, что приехали «кариспаденты», обязательно начинается обсуждение с автором его статей и очерков. Бывает, что  и спорят. Это только радует. Раз спорят – значит думают, что-то хотят изменить.

Читатели обратили внимание, что  «вдруг» исчезли очерки внештатного автора Татьяны Тепышевой. Сейчас, когда ее первая книга «Мы, сибиряки» уже вышла, Татьяна Нифоновна вновь вернулась в газету. Недавно состоялась ее встреча с читателями в с. Исетском.

– Будем говорить про Сибирь и про нас, сибиряков. О наших дарах, о нашем призвании, – предупредила Татьяна Нифоновна. – Например, про то, что исетчане от всех остальных жителей Тюменской областью отличаются своей дошлостью, то есть находчивостью, сообразительностью, поэтому и модернизация хозяйств идет в районе успешно.

– Едак, едак, – к месту ввернув полузабытое словечко из сибирского говорка, согласно закивали головами собравшиеся в зале коренные исетчане, в основном исетчанки. И потек живой, заинтересованный разговор на равных.

– Ведь что такое модернизация, – продолжила автор. – Это же развитие традиций в новых условиях. В Приисетье русская жизнь закипела три  с половиной века назад, когда обживание этого края совпало еще  с обороной его от набегов Дикого поля. Поразительно: бесконечный русский путь уже уперся в Тихий океан, а здесь, в глубоком «тылу», «неприятельские люди» без конца тревожили и Тюмень, и сам стольный Тобольск! Приглашаю вас погрузиться в сумерки истории этого уголка Зауралья, – обратилась к собравшимся известный исследователь «русской» истории Сибири. – Давайте вместе осмыслим исторический путь Приисетья, как веками формировались мироощущение и мировосприятие жителей этого уголка Сибири.

Посланец Неба

– Заселение русскими Приисетья убедительно доказывает, что не огнем и мечом присоединяли наши предки новые земли. Россия расширялась идеями, – начала свою беседу с собравшимися Татьяна Тепышева. – За века трудной, нелегкой истории у нее сложился свой, особый способ освоения новых земель – монастырская колонизация. Подальше от суеты мира, в первозданные дебри уходил какой-нибудь подвижник, монах. Но монах уходит от мира, а мир все равно идет за ним. Со временем вокруг кельи отшельника поселялись крестьяне, распахивая пашню, образовывалась слобода.

Уникальность Приисетья в том, что это, пожалуй, единственный уголок Сибири, в который первыми пришли не казаки-первопроходцы, а монах.

Старец Далмат, в миру Дмитрий Иванович Мокринский, родился в 1594 году в семье березовского казачьего атамана. Служа Отечеству земному, он был градоначальником в Тобольске (1628–1633 гг.), затем в Вагайском острожке. После смерти жены, примерно в 1642 году, Дмитрий Иванович, решив послужить Отечеству Небесному, удалился в Невьянский Богоявленский монастырь. Умер для мира раб Божий Дмит-рий, родился для Бога инок Далмат. Видя высокую подвижническую жизнь Далмата, братия решила доверить ему управление монастырем. Но не для почестей и власти удалился из мира бывший военный и градоначальник. Душа его стремилась к созерцательной монашеской жизни, искала уединения, где ничто не отвлекает от молитвы, поэтому, узнав о намерении братии, Далмат тайно покинул монастырь. Вооружившись посохом веры, с собой он взял только родовую икону Успения Божией Матери.

Долго шел пустынник на восход солнца, слыша в своем сердце зов Божий. Наконец достиг высокого обрывистого холма, у подножия которого тихая, задумчивая речка Теча впадает в Исеть. Первозданные дебри, вой  и рыканье зверей, шум ветра… Места дикие, пустынные, до ближайшего человеческого жилья «четыре поприща пути», то есть четыре дня пути. «Узнав» место, куда он был позван Богом, отшельник поставил крест, ископав пещерку, «прикрылся землей». Так в 1644 году преподобный Далмат «начаша безмолвствовати» и так в Приисетье появилось первое русское поселение.

Основанная им обитель указала и подготовила дорогу всем русским поселениям в Зауралье. И за это имя апостола Приисетья громко разнеслось по всей Русской земле. На Архиерейском соборе РПЦ  в 2013 году преподобный Далмат Исетский был причислен к лику святых для общецерковного почитания.

А через шесть лет после того, как  в эти края пришел первый русский человек, в 1650 году под руководством Давыда Андреева начали «ронять» лес для строительства Исетской крепости.

В «наказной грамоте», выданной ему Тобольским воеводой, была указана главная задача – «острог поставить». Место для него выбрали на высоком левом берегу Исети. Застучали топоры, с гулким треском стали падать высоченные мачтовые сосны. Управились быстро, по «нормам» того времени – за две недели. Давыд руководил строительством, не снимая кольчуги, по сторонам смотрели зорко: вдруг пожалуют непрошеные гости. Обошлось. Заостренные бревна, плотно приставленные друг к другу, вкопали в землю, получилась надежная ограда-укрытие. Теперь Андрееву предстояло «слободу копить и людей призывать». С 1650 по 1675 год ему пришлось посылать казаков и стрельцов в Россию «на прибор» для жительства в Исетскую, Терсяцкую, Красногорскую и Шадринскую слободы. Куда ездили «на прибор»? В Устюг, Вологду, Кунгур, Вятку, Каргополье – так  и пошел наш сибирский род Устюжаниновых, Вяткиных, Каргапольцевых. Собрав крестьян, слободчик брал с них «поручные записи» – обязательства жить в слободе и пахать государеву пашню. Они «обещали служить и добра хотеть», то есть «никаким воровством не воровать и из слобод не бежать, а пашню на себя пахать, после льготных годов пахать десятинную пашню на государя».

Хлебный плацдарм освоения Сибири

С хлебом в Сибири в конце XVI и  начале XVII века было очень туго. Многие города за Уралом – Березово, Сургут, Обдорск, Мангазея были поставлены в «беспашенных местах», поближе к добыче основной валюты Средневековья – мехов. (И достался же нам удел сырьевого источника!) Первого сибирского хлеба, собираемого на распаханных таежных еланках под Тобольском, Тюменью и Туринском, черствого и соленого от пота, «до новины» не хватало. Каждый четвертый, пятый год случался неурожай. То морозом «побьет», то «недород» от «небытия дождей», вот  и опять «сытым быть нечем». Тюмень даже в середине XVII века продолжала оставаться пограничным городом, под боком, совсем рядом с ней начинались тучные лесостепи Приисетья, но немногие отваживались перебраться в глубь этого неспокойного Дикого поля.

До какой степени было опасно в то время жить на этой пограничной окраине русского государства, можно судить по тем распоряжениям, которые дошли до нас в форме инструкций для жителей Приисетья.

Почта и проезжающие должны были сопровождаться конвоями, табуны и скот пастись под наблюдением сильных конных караулов. Как только скрывалось солнце, все живое спешило под защиту крепостной стены. Утром никто не смел тронуться из крепости до того, как вернутся утренние разъезды и объявят о том, что все тихо и спокойно. Для того чтобы отправиться на полевые работы, жела-ющие должны были собираться по сигналу в караульном доме, где крепостное начальство осматривало у них оружие и назначало старших, под началом которого они отправлялись. По приезде на место одни приступали к работе, а караульные оставались на стороже.

Несмотря на усиленные разъезды и караулы во время жатвы или покоса, степняки незаметно пробирались кустами или лесом и нападали врасплох на крестьян. Одних рубили на месте, других подхватывали и уносили в степь. Уцелевшие давали знать в острог, тут же зажигались маяки, вестники несчастья. Пограничная стража вместе с жителями острога пускалась вскачь преследовать дерзких хищников. Чаще всего настигали их на переправах, начиналась общая свалка, беспощадная резня. Каждый крестьянин в это время был землепашцем и воином, никто не осмеливался выходить из дома без оружия.

Весь XVII век  в Приисетье жили настолько трудно и сурово, что слова о том, что местные пашни омыты потом, кровью и слезами потомков коренных исетчан, совсем не кажутся преувеличением.

В 1685 году, всего через 35 лет после того, как  в местные лесостепи зашел русский плуг, тобольский воевода отписал в Москву: «Ныне в сибирских городах пашут, и хлеб в Сибири родится многой, прокормиться мочно».

Исетчанам есть чем гордиться: все остроги от Верхотурья до Охотска питались исетским хлебушком, собираемым их предками.

Остальцы древлего благочестия

Много великих событий свершилось на берегах Исети. Но, пожалуй, самое заметное, с чем оно вошло не только в сибирскую или российскую историю, но  и мировую – то, что многие старообрядцы часовенного согласия, рассеянные по всему миру, знают, что их журавлиная родина – берега тихой речушки Ирюм. Не по своей воле оказавшись по ту сторону океана, часовенные Северной и Южной Америки, Австралии знают, что их исход начался с За-уралья.

Книги по краеведению, которыми так богато Приисетье, как и большинство в этом разделе литературы, страдают излишней описательностью, поэтому составить общее представление о местной истории крайне трудно. К тому же кроме Мирона Ивановича Галанина, из местных вождей староверия они почти никого не «заметили». А ведь деревни по Ирюму стали одним из четырех центров урало-сибирского старообрядчества. И ни с того ни с сего это бы не случилось. Как мне представляется, подчеркнула Татьяна Тепышева, начало «положила» поездка ссыльного протопопа Аввакума из Тобольска в Далматов монастырь по поручению архиепископа Симеона летом 1655 года.

Не раз и не два, конечно, собирались Далмат и протопоп на беседу. Речи Аввакума о том, что  в Москве Никон вводит «новую» веру, не произвели, должно быть, на сибиряка никакого впечатления. Почему? Старец со светолепными сединами был уже сух, постен. Как напоминание о скорой встрече с вечностью в сенцах его кельи стоял гроб. В беседах с протопопом участвовал сын Далмата, Иван, который, придя в обитель отца, тоже принял монашеский постриг с именем Исаак. Молодой, ревностный инок, вне всякого сомнения, с жадностью ловил каждое слово огнеопального протопопа. В дальнейшем его даже ссылали на некоторое время в далекий Енисейский Спасский монастырь, «на исправление». От этого, пожалуй, и пошла в народе молва о Далматовом монастыре как «о тайном прибежище раскола».

А через несколько лет после этой поездки протопопа Аввакума в Приисетье оказался его ученик – инок Авраамий, в миру боярский сын Алексей Венгерский. Под влиянием наставника и друга он тоже принял монашеский постриг.

Авраамия разыскивали в связи с Великой Сибирской гарью, случившейся в ночь на 6 января 1679 года на реке Березовке недалеко от Ялуторовской слободы.

Об этом трагическом событии Татьяна Тепышева расскажет в одном из ближайших номеров.

По разным источникам, тогда в лесных избушках сгорело от 1 700 до 2 700 человек. Власти и не подозревали, что как раз Авраамий был противником гарей. Даже посылал гонцов в далекий заполярный Пустозерск к сидевшему там  в земляной тюрьме протопопу Аввакуму. Тот держал послов две недели и благословил: «Да сгорят». И вновь Авра-амий нашел выход, чтобы отсрочить гарь – вторично послал гонцов в Заполярье. Дескать, сидельцев-то четверо, вот когда все отцы благословят, тогда и примем «огненное неоскверняемое крещение». Но опоздали посланцы из Сибири. 14 апреля 1689 года взошла на костер «великая четверица» за «великие на царский дом хулы».

Здесь же, на Ирюме, в скиту рядом с деревней Ильиной нынешнего Шатровского района Курганской области про-изошло еще одно историческое событие, благодаря которому за Уралом появилось звучное слово «кержак».

Пришел к Авраамию в Зауралье настоятель одного из керженских скитов, Сафонтий. Старцы держали совет, где укрыться жителям заволжских скитов, если их разорят. «Зорение» произошло в 1720 году, уже после кончины старцев. По данным историков, 35 тысяч жителей керженских скитов – кержаков перевалили за Урал. Одни подались к Демидовым, в «заводы», а другие, у которых сильно сказалась мужичья кровь и тянуло к земле – в Приисетье. Кержаки принесли в Зауралье традицию принимать беглых попов из никоновской церкви. Мирон Иванович заворчал первый: «Церковь никонианская дак плоха, а попы ее дак хороши?!» И уже после его кончины, на Тюменском соборе в 1840 году было навсегда решено: отныне службу будут вести грамотные старики, а проходить она будет в храмах без алтарей – часовнях. Так появилось в старообрядчестве одно из самых многочисленных течений – часовенное.

Принято считать, что поводом к расколу послужило исправление книг и обрядов. Но как такая ничтожная причина могла привести к последствиям, которые ощущаются до сих пор, даже спустя три  с половиной века? Между тем еще в конце XIX века ученые-историки доказали, что истинная причина этой трагедии в жизни церкви – обмирщение. Веками старообрядцы Приисетья жили просто: вот Бог, вот я, вот моя земля. Не пили вина, долго не признавали чая, заваривая лишь травы и коренья, не курили. Зато строго соблюдали посты и моральные устои. В одном не знали удержу местные крестьяне – в работе, пластаясь на своих наделах «от темного до темного». А сейчас, в начале века XXI, если навык работать истово еще прослеживается в исетских селах, то  в старинные книги с деревянными «корицами», обтянутыми кожей, уже никто не заглядывает. Несмотря на то, что Ирюм полностью обмирщился, образ жизни исетчан, соединявших добросовестный труд и нравственное отношение друг к другу в современной России, очень востребован.

– Конечно, я рассказала вам non multa, sed multum – не много, но многое, – сказала в конце двухчасовой встречи Татьяна Тепышева. – С большой радостью и гордостью сообщаю: работа над рукописью книги по истории Ирюма, одного из четырех центров урало-сибирского старообрядчества, завершена. И очень надеюсь на помощь исетчан в ее издании.

Отрывок из рукописи книги Татьяны Тепышевой «Ирюм»:


«Если посмотреть с высоты птичьего полета, на стыке трех областей – Тюменской, Свердловской и Курганской находится высокий холм. В народе его прозвали Красной горкой. С восточного склона холма, покрытого веселыми березовыми колками, стекает в полноводную Исеть речка Ирюм. С западного, заросшего густым сосновым бором, скатывается в Пышму речушка, почти ручеек, Танаевка. Милые сердцу зауральские дали – глядеть не наглядеться. Места эти особые, знаменитые – самое «гнездо» старообрядчества. Из 18 населенных пунктов Приирюмья только два села, Бобылево и Спасское, были православными, в остальных проживали приверженцы «старой» веры. Почти три  с половиной века назад трезвые, трудолюбивые люди облюбовали эти красивые места, надеясь, что они здесь, как у Христа за пазухой, их тут век не сыскать. Навеки привязав себя к Зауральской земле могилами предков, переживали здесь свои радости и печали, свято соблюдая старую веру: «Не нами заведено, не нами и кончится».
Сколько в деревнях по Ирюму я ни спрашивала про старца Авраамия, старики почти ничего о нем не знают. Такое забвение памяти должно быть связано с тем, что по завещанию похоронили его далеко от этих мест. А между тем именно с иноком Авра-амием связано то, что деревни Саломатово, Дружинино, Ильина Шатровского района Курганской области и наша Кирсанова стали одним из четырех главных центров урало-сибирского старообрядчества.
Итак, история старообрядческого Ирюма. Она  и восхищает, и удивляет, и заставляет надолго задуматься».

На встрече с читателями газеты ведущая рубрики «Мы, сибиряки» Татьяна Тепышева рассказала об истории старообрядчества в регионе


Имена журналистов нашей газеты хорошо известны в области. Людмила Шорохова, Маргарита Шаманенко, Ольга Табанакова, Константин Елисеев, Аркадий Кузнецов, Светлана Клименко… У каждого из них есть давние поклонники, которые внимательно следят за их публикациями. Как только куда-нибудь, даже в самую глухую деревеньку, доберется редакционная машина и разнесется слух, что приехали «кариспаденты», обязательно начинается обсуждение с автором его статей и очерков. Бывает, что  и спорят. Это только радует. Раз спорят – значит думают, что-то хотят изменить.

Читатели обратили внимание, что  «вдруг» исчезли очерки внештатного автора Татьяны Тепышевой. Сейчас, когда ее первая книга «Мы, сибиряки» уже вышла, Татьяна Нифоновна вновь вернулась в газету. Недавно состоялась ее встреча с читателями в с. Исетском.

– Будем говорить про Сибирь и про нас, сибиряков. О наших дарах, о нашем призвании, – предупредила Татьяна Нифоновна. – Например, про то, что исетчане от всех остальных жителей Тюменской областью отличаются своей дошлостью, то есть находчивостью, сообразительностью, поэтому и модернизация хозяйств идет в районе успешно.

– Едак, едак, – к месту ввернув полузабытое словечко из сибирского говорка, согласно закивали головами собравшиеся в зале коренные исетчане, в основном исетчанки. И потек живой, заинтересованный разговор на равных.

– Ведь что такое модернизация, – продолжила автор. – Это же развитие традиций в новых условиях. В Приисетье русская жизнь закипела три  с половиной века назад, когда обживание этого края совпало еще  с обороной его от набегов Дикого поля. Поразительно: бесконечный русский путь уже уперся в Тихий океан, а здесь, в глубоком «тылу», «неприятельские люди» без конца тревожили и Тюмень, и сам стольный Тобольск! Приглашаю вас погрузиться в сумерки истории этого уголка Зауралья, – обратилась к собравшимся известный исследователь «русской» истории Сибири. – Давайте вместе осмыслим исторический путь Приисетья, как веками формировались мироощущение и мировосприятие жителей этого уголка Сибири.

Посланец Неба

– Заселение русскими Приисетья убедительно доказывает, что не огнем и мечом присоединяли наши предки новые земли. Россия расширялась идеями, – начала свою беседу с собравшимися Татьяна Тепышева. – За века трудной, нелегкой истории у нее сложился свой, особый способ освоения новых земель – монастырская колонизация. Подальше от суеты мира, в первозданные дебри уходил какой-нибудь подвижник, монах. Но монах уходит от мира, а мир все равно идет за ним. Со временем вокруг кельи отшельника поселялись крестьяне, распахивая пашню, образовывалась слобода.

Уникальность Приисетья в том, что это, пожалуй, единственный уголок Сибири, в который первыми пришли не казаки-первопроходцы, а монах.

Старец Далмат, в миру Дмитрий Иванович Мокринский, родился в 1594 году в семье березовского казачьего атамана. Служа Отечеству земному, он был градоначальником в Тобольске (1628–1633 гг.), затем в Вагайском острожке. После смерти жены, примерно в 1642 году, Дмитрий Иванович, решив послужить Отечеству Небесному, удалился в Невьянский Богоявленский монастырь. Умер для мира раб Божий Дмит-рий, родился для Бога инок Далмат. Видя высокую подвижническую жизнь Далмата, братия решила доверить ему управление монастырем. Но не для почестей и власти удалился из мира бывший военный и градоначальник. Душа его стремилась к созерцательной монашеской жизни, искала уединения, где ничто не отвлекает от молитвы, поэтому, узнав о намерении братии, Далмат тайно покинул монастырь. Вооружившись посохом веры, с собой он взял только родовую икону Успения Божией Матери.

Долго шел пустынник на восход солнца, слыша в своем сердце зов Божий. Наконец достиг высокого обрывистого холма, у подножия которого тихая, задумчивая речка Теча впадает в Исеть. Первозданные дебри, вой  и рыканье зверей, шум ветра… Места дикие, пустынные, до ближайшего человеческого жилья «четыре поприща пути», то есть четыре дня пути. «Узнав» место, куда он был позван Богом, отшельник поставил крест, ископав пещерку, «прикрылся землей». Так в 1644 году преподобный Далмат «начаша безмолвствовати» и так в Приисетье появилось первое русское поселение.

Основанная им обитель указала и подготовила дорогу всем русским поселениям в Зауралье. И за это имя апостола Приисетья громко разнеслось по всей Русской земле. На Архиерейском соборе РПЦ  в 2013 году преподобный Далмат Исетский был причислен к лику святых для общецерковного почитания.

А через шесть лет после того, как  в эти края пришел первый русский человек, в 1650 году под руководством Давыда Андреева начали «ронять» лес для строительства Исетской крепости.

В «наказной грамоте», выданной ему Тобольским воеводой, была указана главная задача – «острог поставить». Место для него выбрали на высоком левом берегу Исети. Застучали топоры, с гулким треском стали падать высоченные мачтовые сосны. Управились быстро, по «нормам» того времени – за две недели. Давыд руководил строительством, не снимая кольчуги, по сторонам смотрели зорко: вдруг пожалуют непрошеные гости. Обошлось. Заостренные бревна, плотно приставленные друг к другу, вкопали в землю, получилась надежная ограда-укрытие. Теперь Андрееву предстояло «слободу копить и людей призывать». С 1650 по 1675 год ему пришлось посылать казаков и стрельцов в Россию «на прибор» для жительства в Исетскую, Терсяцкую, Красногорскую и Шадринскую слободы. Куда ездили «на прибор»? В Устюг, Вологду, Кунгур, Вятку, Каргополье – так  и пошел наш сибирский род Устюжаниновых, Вяткиных, Каргапольцевых. Собрав крестьян, слободчик брал с них «поручные записи» – обязательства жить в слободе и пахать государеву пашню. Они «обещали служить и добра хотеть», то есть «никаким воровством не воровать и из слобод не бежать, а пашню на себя пахать, после льготных годов пахать десятинную пашню на государя».

Хлебный плацдарм освоения Сибири

С хлебом в Сибири в конце XVI и  начале XVII века было очень туго. Многие города за Уралом – Березово, Сургут, Обдорск, Мангазея были поставлены в «беспашенных местах», поближе к добыче основной валюты Средневековья – мехов. (И достался же нам удел сырьевого источника!) Первого сибирского хлеба, собираемого на распаханных таежных еланках под Тобольском, Тюменью и Туринском, черствого и соленого от пота, «до новины» не хватало. Каждый четвертый, пятый год случался неурожай. То морозом «побьет», то «недород» от «небытия дождей», вот  и опять «сытым быть нечем». Тюмень даже в середине XVII века продолжала оставаться пограничным городом, под боком, совсем рядом с ней начинались тучные лесостепи Приисетья, но немногие отваживались перебраться в глубь этого неспокойного Дикого поля.

До какой степени было опасно в то время жить на этой пограничной окраине русского государства, можно судить по тем распоряжениям, которые дошли до нас в форме инструкций для жителей Приисетья.

Почта и проезжающие должны были сопровождаться конвоями, табуны и скот пастись под наблюдением сильных конных караулов. Как только скрывалось солнце, все живое спешило под защиту крепостной стены. Утром никто не смел тронуться из крепости до того, как вернутся утренние разъезды и объявят о том, что все тихо и спокойно. Для того чтобы отправиться на полевые работы, жела-ющие должны были собираться по сигналу в караульном доме, где крепостное начальство осматривало у них оружие и назначало старших, под началом которого они отправлялись. По приезде на место одни приступали к работе, а караульные оставались на стороже.

Несмотря на усиленные разъезды и караулы во время жатвы или покоса, степняки незаметно пробирались кустами или лесом и нападали врасплох на крестьян. Одних рубили на месте, других подхватывали и уносили в степь. Уцелевшие давали знать в острог, тут же зажигались маяки, вестники несчастья. Пограничная стража вместе с жителями острога пускалась вскачь преследовать дерзких хищников. Чаще всего настигали их на переправах, начиналась общая свалка, беспощадная резня. Каждый крестьянин в это время был землепашцем и воином, никто не осмеливался выходить из дома без оружия.

Весь XVII век  в Приисетье жили настолько трудно и сурово, что слова о том, что местные пашни омыты потом, кровью и слезами потомков коренных исетчан, совсем не кажутся преувеличением.

В 1685 году, всего через 35 лет после того, как  в местные лесостепи зашел русский плуг, тобольский воевода отписал в Москву: «Ныне в сибирских городах пашут, и хлеб в Сибири родится многой, прокормиться мочно».

Исетчанам есть чем гордиться: все остроги от Верхотурья до Охотска питались исетским хлебушком, собираемым их предками.

Остальцы древлего благочестия

Много великих событий свершилось на берегах Исети. Но, пожалуй, самое заметное, с чем оно вошло не только в сибирскую или российскую историю, но  и мировую – то, что многие старообрядцы часовенного согласия, рассеянные по всему миру, знают, что их журавлиная родина – берега тихой речушки Ирюм. Не по своей воле оказавшись по ту сторону океана, часовенные Северной и Южной Америки, Австралии знают, что их исход начался с За-уралья.

Книги по краеведению, которыми так богато Приисетье, как и большинство в этом разделе литературы, страдают излишней описательностью, поэтому составить общее представление о местной истории крайне трудно. К тому же кроме Мирона Ивановича Галанина, из местных вождей староверия они почти никого не «заметили». А ведь деревни по Ирюму стали одним из четырех центров урало-сибирского старообрядчества. И ни с того ни с сего это бы не случилось. Как мне представляется, подчеркнула Татьяна Тепышева, начало «положила» поездка ссыльного протопопа Аввакума из Тобольска в Далматов монастырь по поручению архиепископа Симеона летом 1655 года.

Не раз и не два, конечно, собирались Далмат и протопоп на беседу. Речи Аввакума о том, что  в Москве Никон вводит «новую» веру, не произвели, должно быть, на сибиряка никакого впечатления. Почему? Старец со светолепными сединами был уже сух, постен. Как напоминание о скорой встрече с вечностью в сенцах его кельи стоял гроб. В беседах с протопопом участвовал сын Далмата, Иван, который, придя в обитель отца, тоже принял монашеский постриг с именем Исаак. Молодой, ревностный инок, вне всякого сомнения, с жадностью ловил каждое слово огнеопального протопопа. В дальнейшем его даже ссылали на некоторое время в далекий Енисейский Спасский монастырь, «на исправление». От этого, пожалуй, и пошла в народе молва о Далматовом монастыре как «о тайном прибежище раскола».

А через несколько лет после этой поездки протопопа Аввакума в Приисетье оказался его ученик – инок Авраамий, в миру боярский сын Алексей Венгерский. Под влиянием наставника и друга он тоже принял монашеский постриг.

Авраамия разыскивали в связи с Великой Сибирской гарью, случившейся в ночь на 6 января 1679 года на реке Березовке недалеко от Ялуторовской слободы.

Об этом трагическом событии Татьяна Тепышева расскажет в одном из ближайших номеров.

По разным источникам, тогда в лесных избушках сгорело от 1 700 до 2 700 человек. Власти и не подозревали, что как раз Авраамий был противником гарей. Даже посылал гонцов в далекий заполярный Пустозерск к сидевшему там  в земляной тюрьме протопопу Аввакуму. Тот держал послов две недели и благословил: «Да сгорят». И вновь Авра-амий нашел выход, чтобы отсрочить гарь – вторично послал гонцов в Заполярье. Дескать, сидельцев-то четверо, вот когда все отцы благословят, тогда и примем «огненное неоскверняемое крещение». Но опоздали посланцы из Сибири. 14 апреля 1689 года взошла на костер «великая четверица» за «великие на царский дом хулы».

Здесь же, на Ирюме, в скиту рядом с деревней Ильиной нынешнего Шатровского района Курганской области про-изошло еще одно историческое событие, благодаря которому за Уралом появилось звучное слово «кержак».

Пришел к Авраамию в Зауралье настоятель одного из керженских скитов, Сафонтий. Старцы держали совет, где укрыться жителям заволжских скитов, если их разорят. «Зорение» произошло в 1720 году, уже после кончины старцев. По данным историков, 35 тысяч жителей керженских скитов – кержаков перевалили за Урал. Одни подались к Демидовым, в «заводы», а другие, у которых сильно сказалась мужичья кровь и тянуло к земле – в Приисетье. Кержаки принесли в Зауралье традицию принимать беглых попов из никоновской церкви. Мирон Иванович заворчал первый: «Церковь никонианская дак плоха, а попы ее дак хороши?!» И уже после его кончины, на Тюменском соборе в 1840 году было навсегда решено: отныне службу будут вести грамотные старики, а проходить она будет в храмах без алтарей – часовнях. Так появилось в старообрядчестве одно из самых многочисленных течений – часовенное.

Принято считать, что поводом к расколу послужило исправление книг и обрядов. Но как такая ничтожная причина могла привести к последствиям, которые ощущаются до сих пор, даже спустя три  с половиной века? Между тем еще в конце XIX века ученые-историки доказали, что истинная причина этой трагедии в жизни церкви – обмирщение. Веками старообрядцы Приисетья жили просто: вот Бог, вот я, вот моя земля. Не пили вина, долго не признавали чая, заваривая лишь травы и коренья, не курили. Зато строго соблюдали посты и моральные устои. В одном не знали удержу местные крестьяне – в работе, пластаясь на своих наделах «от темного до темного». А сейчас, в начале века XXI, если навык работать истово еще прослеживается в исетских селах, то  в старинные книги с деревянными «корицами», обтянутыми кожей, уже никто не заглядывает. Несмотря на то, что Ирюм полностью обмирщился, образ жизни исетчан, соединявших добросовестный труд и нравственное отношение друг к другу в современной России, очень востребован.

– Конечно, я рассказала вам non multa, sed multum – не много, но многое, – сказала в конце двухчасовой встречи Татьяна Тепышева. – С большой радостью и гордостью сообщаю: работа над рукописью книги по истории Ирюма, одного из четырех центров урало-сибирского старообрядчества, завершена. И очень надеюсь на помощь исетчан в ее издании.

Отрывок из рукописи книги Татьяны Тепышевой «Ирюм»:


«Если посмотреть с высоты птичьего полета, на стыке трех областей – Тюменской, Свердловской и Курганской находится высокий холм. В народе его прозвали Красной горкой. С восточного склона холма, покрытого веселыми березовыми колками, стекает в полноводную Исеть речка Ирюм. С западного, заросшего густым сосновым бором, скатывается в Пышму речушка, почти ручеек, Танаевка. Милые сердцу зауральские дали – глядеть не наглядеться. Места эти особые, знаменитые – самое «гнездо» старообрядчества. Из 18 населенных пунктов Приирюмья только два села, Бобылево и Спасское, были православными, в остальных проживали приверженцы «старой» веры. Почти три  с половиной века назад трезвые, трудолюбивые люди облюбовали эти красивые места, надеясь, что они здесь, как у Христа за пазухой, их тут век не сыскать. Навеки привязав себя к Зауральской земле могилами предков, переживали здесь свои радости и печали, свято соблюдая старую веру: «Не нами заведено, не нами и кончится».
Сколько в деревнях по Ирюму я ни спрашивала про старца Авраамия, старики почти ничего о нем не знают. Такое забвение памяти должно быть связано с тем, что по завещанию похоронили его далеко от этих мест. А между тем именно с иноком Авра-амием связано то, что деревни Саломатово, Дружинино, Ильина Шатровского района Курганской области и наша Кирсанова стали одним из четырех главных центров урало-сибирского старообрядчества.
Итак, история старообрядческого Ирюма. Она  и восхищает, и удивляет, и заставляет надолго задуматься».



Владимир Якушев обсудил с экспертами внедрение мер поддержки многодетных семей и подготовку к пожароопасному сезону в УФО

29 марта

Тюменцы создают бизиборды для Регионального специализированного дома ребенка

29 марта