Журналистика – задокументированная жизнь
Газета продолжает публиковать материалы о легендарных журналистах Тюменской области. О своем пути в профессию и становлении журналистики в Западной Сибири рассказал Юрий Пахотин.
– С шести лет я начал сочинять сказки, занимался этим класса до третьего, даже вы-играл областной конкурс в пионерском лагере, а потом бросил. Второй раз вернулся к писательству в качестве публициста, когда учился на факультете романо-германской филологии Тюменского университета. Тогда был создан факультет общественных профессий, который посвящался журналистике.
Редактор открывшейся незадолго до этого университетской газеты «Ленинец», блестящая журналистка и очень интересная женщина Елена Родневская, увлекла своим ярким выступлением, и я решил податься в журналистику. Первая редакция вузовской многотиражки была суперинтересной – здесь печатались Володя Богомяков, поэтесса Лена Худякова, Тамара Лутовинова, Сима Бурова. Появление студенческой газеты вызывало ажиотаж в вузе, который только что получил статус университета вместо пединститута.
На французском отделении я «отмучился» два года, а потом уговорил декана факультета Георгия Бабкина отпустить меня. Перевелся на факультет журналистики Уральского университета, так как к тому времени уже окончательно зажегся этой профессией. Устроился на работу в газету «Авиатор Тюмени» при областном управлении гражданской авиации. Ее редактором был Александр Самойлик, с нами работали Лида Уланова и Ольга Тюрина.
– В названии «многотиражка» скрывалась ирония?
– Нет, так назывались все ведомственные газеты у них. По тем временам были гигантские тиражи – у «Тюменского геолога», например, около 40 тысяч. В главтюменьгеологии работало около 100 тысяч человек, газета шла на каждую буровую, все ее читали и любили. В «Авиаторе» мне очень нравилось работать, летчики – интересные люди, представители очень мужественной профессии. Если нужно было сделать репортаж о хорошем экипаже, журналист летел вместе с ними – в Баку, Одессу, Нижневартовск... Мне повезло участвовать в первом испытательно-эксплуатационном полете Ил-76, когда самолет передавали гражданской авиации.
– Чем отличалась работа в «многотиражке» от обычной журналистики?
– Она была такой же, в газете присутствовали все жанры – интервью, репортажи, очерки, причем их уровень оставался высоким. В Тюмень приезжали выпускники из Иркутского и Ленинградского университетов, многие шли в ведомственные газеты. Кстати, в них были более высокие зарплаты и возможность получить квартиру. В «Тюменском геологе», куда меня пригласили после «Авиа-тора», тоже была очень сильная команда: Володя Битюков, Валера Глебов, Вероника Наумова, блестящий фотокор Валера Тюрин, поэт Михаил Савин. Газета выступала с резкими материалами и не боялась критиковать.
Работая там, я постоянно печатался в «Тюменской правде» и «Тюменском комсомольце», в центральных газетах «Социндустрия», «Труд», «Правда». Геология представляла интерес для многих, в отрасли работали «звезды»: Семен Урусов, Василий Подшибякин и Николай Григорьев, «огненная бригада» которого по всей стране гасила нефтяные и газовые фонтаны. Это были «мамонты», колоссальные фигуры, наряду с личностями мирового масштаба – Салмановым и Эрвье. Но с ними легко общались, не ощущалось никакой звездности.
В отличие от сегодняшнего дня журналисты не сидели в кабинетах. Считалось, что в Тюмени нам нечего делать, главная работа – на буровых, в поисковых бригадах. Летали на Север, набирая за год по 200 дней командировок, поэтому дочка говорит, что выросла без меня. Например, когда писал очерк про знаменитого испытателя скважин Алексея Мыльцева, пришлось жить на буровой две недели – ожидали фонтан газа.
Я испытал ужас, увидев как он вырывается из-под земли и его поджигают – треск, грохот. Впечатление, что земля под тобой вот-вот разорвется в клочья... И сияющие от счастья испытатели, которые пляшут на фоне огня!
– Слышали о начале эксплуатации Бованенковского месторождения?
– Обрадовался, узнав об этом, ведь геологи открыли его давно. Подсчитывали запасы, сдавали, шли дальше. Жалко, что сейчас они оказались самыми бедными, ведь они не имели никаких акций или дивидендов, ничего! Как и у авиаторов, без которых никаких открытий не случилось бы. Я видел, в каких условиях они работали и как отдавались своему делу. Получали нормально, но ни от одного из них я не слышал, что работают из-за денег. Они годами не выезжали в отпуск, жили работой, тяжелой, не сравнимой с работой на современных буровых. Банальным считалось слово «подвиг», а сейчас думаю, что по-другому их труд нельзя назвать. Журналист посмотрел, восхитился и уехал, а они на этой буровой изо дня в день...
– Не завидовали людям, которые делают «настоящее» дело?
– Моим правилом было написать очерк так, чтобы потом комфортно встречаться с этим человеком. Ничего не сочинял и не выдумывал, возможно, немного идеализировал своих героев, но не завидовал, а восхищался ими. Амбиций не было ни у меня, ни у тех, про кого довелось писать – только взаимное уважение людей труда друг к другу.
– Какое время вы назвали бы золотым веком нашей журналистики?
– Он начался с перестройки Михаила Горбачева, когда огромные тиражи газет мгновенно раскупались. Так было до расстрела Белого дома в 1993 году, а потом журналистика резко потеряла свои качества, начался обратный процесс – газеты начали строить.
Я не раскаиваюсь в том, что тогда делал, ведь работа журналиста, в отличие от политиков и чиновников, ежедневно задокументирована. Мне не стыдно ни за один материал, который написал в «Авиаторе», «Геологе» и «Тюменских известиях». Можно их опубликовать и они будут читаться так, будто написаны сегодня. Мы бились за свободу, демократию и гласность, скандалили и судились. Писали так, как думали, соизмеряясь только со своим умом и сердцем. Другое дело, что после битвы на поле вместо героев приходят мародеры...
– Когда у журналистов появилась самоцензура?
– Всех воспитали суды, и журналисты стали понимать, что слово – штука ответственная, с ним надо осторожнее, можешь ненароком обидеть человека. Я сам советовал коллегам не горячиться, примерить ситуацию на себя, не критиковать личные качества человека и не клеить ярлыки. Такая цензура во мне жила всегда, и у меня не было судов по оскорблению людей, только по изложенным фактам. Это этика профессии, которая впитывается у любого, кто работает в редакции.
– Журналистика стала ответственной, но стала ли она более профессиональной?
– Когда из номера в номер в газетах читаешь, кто с кем пришел и как был одет, думаешь, что за профессия светская журналистика? Это как понятие «морская свинка», которая не то и не другое. Появилась пресс-релизная журналистика, потом – бездумная... Ушли каноны, хотя советскую прессу я бы не назвал очень сервильной по отношению к режиму. Нельзя было ругать первого секретаря, всех остальных – пожалуйста! Если вся информация журналистом была проверена, моментально начинал работать механизм – статья обсуждалась во властных структурах и принимались меры. Сейчас это тоже очень востребованная миссия СМИ, но никто не может заставить чиновников реагировать на публикации.
– Чем закончится конкуренция между бумажными изданиями и Интернетом?
– Каждое новое изобретение сначала вызывает бурный интерес, который потом снижается. В свое время про телевидение говорили, что оно просто уничтожит печатные СМИ. Интернет губит то, за что его сейчас любят – обилие информации, когда тебе надо просидеть два часа, чтобы выловить какую-то информацию из разных источников... Проще взять газету, где все уже проверено и прочитать ее. Учтите и вредное воздействие на зрение из-за мелькания экрана. Думаю, что печатный вариант СМИ, бумажный или пластиковый, обязательно будет.
– Как научиться более ответственно относиться к своей профессии?
– Каждый человек должен сам решать, стоит или нет идти в журналистику, понять, дано ему это или нет. Если дано, то ему бесполезно говорить, что «будет мало получать и много работать». Не все измеряется деньгами, сюда идут потому, что не хотят и не могут работать в другой отрасли. Молодым специалистам нужна практика в газетах, и если у студента будет 2–3 месяца практики за год, это ему очень много даст как журналисту. Надо больше читать. Меня пугает необразованность нынешних молодых людей. Связность речи дает только чтение бумажных книг, читая их, пополняешь свой лексический запас, а взгляд перестает быть поверхностным.
