В ряду мировых городов...
В гостях у редакции газеты «Тюменская область сегодня» побывал выдающийся поэт современности Николай Шамсутдинов
Дорогие читатели! В предыдущих номерах газеты «Тюменская область сегодня» мы познакомили вас с творчеством широко известного в России и за рубежом поэта, публициста, сатирика, переводчика Николая Шамсутдинова, живущего в нашем городе.
------
Сегодня представляем вашему вниманию беседу с Николаем Меркамаловичем – почетным работником Тюменской области, председателем Тюменской региональной организации Союза российских писателей, сопредседателем Ассоциации писателей Урала, руководителем Тюменской дирекции Литературного фонда России, членом Президиума Международного литературного фонда и, наконец, членом Международного правозащитного писательского ПЕН-клуба.
Ко всему, следует отметить, что наш гость является лауреатом ряда литературных премий, наиболее значительные из которых: всероссийская – им. Мамина-Сибиряка (2002 г.), общенациональная – им. Горького (2007 г.) и международная Волошинская премия, которую Николай Меркамалович получил из рук заместителя председателя Совета министров Автономной Республики Крым Татьяны Умрихиной и председателя Союза российских писателей Светланы Василенко на закрытии Волошинского литературного праздника, собравшего на вилле «BASSO» (гостеприимная хозяйка – концертмейстер Большого театра Алла Басаргина) более ста писателей из России, Скандинавии, Англии, США, Испании, Израиля, Украины, Казахстана.
Николай Шамсутдинов разделил триумф с испанской переводчицей стихотворений Марины Цветаевой Сельмой Ансирой. Она увезла свою премию в Мадрид, как ее коллега, поэтесса Григорьева, свой лауреатский диплом – в Лондон. Вадим Месяц, в свою очередь, отправился с премией в Нью-Йорк… А вот наш земляк не стал размениваться на громкие имена, а прямиком доставил свою премию в Тюмень, таким, самым непосредственнейшим, образом введя на сей раз наш город в круг именитых мировых мегаполисов…
Мы попросили выдающегося поэта поделиться впечатлениями, которые оставила незапланированная поездка в легендарный Крым.
– Дорогой Николай Меркамалович, прежде всего рады поздравить вас с получением высокой литературной награды, ведь одно определение ее – «Международная премия» – вызывает к жизни высокие ассоциации. Скажите, пожалуйста, вы ожидали подобной оценки вашего поэтического труда со стороны коллег?
– О Волошинской премии наслышан я давно. В 2010 году фестиваль отмечал свой восьмилетний юбилей… Скажу откровенно и без ложной скромности: я не из тех людей, которые заняты рьяным собирательством всевозможных знаков отличия. Помнится, в 80-е годы века прошлого было мне предложено, дабы получить премию Ленинского комсомола, повояжировать по БАМу и написать материал для журнала «Смена». К тому времени и комсомольскую путевку торжественно мне вручили. Но, по некотором раздумии, этой возможностью я не воспользовался, честно ответив, что в родном тогда северном городе грязи не менее чем на БАМе, отсюда и впечатлений масса…
Есть у меня, отмечу, знакомец, обладающий более чем тридцатью различными премиями и наградами, хотя его вещи не выдерживают и снисходительной критики. Поэтому без всякого кокетства повторю, что не рвался к вожделенному для многих лауреатству.
То, что приходило и приходит как бы само по себе, я расценивал и расцениваю как Благоволение Господне.
С Крымом, где проходят Волошинские фестивали, связаны мои ранние впечатления, относимые к разряду «писательских». Так, став в 1982 году членом Союза писателей СССР, первым делом, прихватив с собой сына, отправился я в Коктебель, где располагался Дом творчества Союза писателей СССР.
Безусловно, на сей раз, получив приглашение, я прельстился возможностью побывать там, где зачиналась моя писательская «юность», захотелось освежить свои воспоминания о благодатном южном крае. К сожалению, реальность обернулась своей неприглядной стороной: перманентная запущенность, мусор, разбитый асфальт, необустроенность поселка.
Плюс осточертевшая путаница в курсах при необходимости обменивать российские рубли на гривны, при демонстративном нежелании наши, кровные! рубли принимать в оплату. Приоритет – баксам. Ну, чем не материал для иронического пассажа?!:
Чем их ни у-ве-ще-вай-те,
Все та же в глазах прохлада…
Российскую нефть –
«Подайте!»,
Российских рублей – «Не надо!»
И лишь известие о предстоящем, далеко не вожделенном, получении премии оправдывало в определенной степени все неудобства и своего рода недоразумения, связанные с неожиданной поездкой в недосягаемую, как оказалось на этот раз, литературную молодость…
Безусловно, при таком крупном и динамичном стечении пишущих едва ли не со всех концов света я ждал определенного эстетического эффекта, то бишь открытия новых, неизвестных мне досель авторов, и мыслящих, и выражающих себя, прямо скажем, неординарно. Много поэтов и поэтесс приехало отвоевывать место под солнцем. После проведения мастер-классов пришел я к неутешительному заключению, что в современной так называемой «поэзии» ярко выражен синдром «опущения» профессионального, изобразительного, содержательного уровня. То, что читалось молодыми авторами, не несло, по существу, пищи ни сердцу, ни уму. Единственный, кого бы хотелось отметить, – Александр Кабанов из Киева, редактор журнала культурного сопротивления «Шо» (явно эпатирующее, претенциозное название…). Тем не менее, читал он довольно оригинальные, интересные, на мой взгляд, вещи. При моем явно достаточном опыте работы в поэзии давно уже приобретены (и не изменяются по прошествии лет) сугубо мои, «цеховые» принципы восприятия поэзии и, естественно, оценочные критерии, поэтому мои претензии к молодым авторам вправе считать вполне обоснованными.
– Не все читатели могут понять, принять и прочувствовать метафоричность современной литературы. Кто же она, ваша потенциальная читательская аудитория?
– Я готов опровергнуть тезис о вящей метафоричности современной поэзии, так как она, то бишь поэзия, напрочь отвернулась от такого великолепного поэтического тропа, каким является метафора. Все поголовно, за редчайшим исключением, пишут подчеркнуто неметафорические вещи, и отнюдь не в силу верности своей позиции, а в силу элементарного нежелания и неумения следовать великим канонам мировой поэзии. Один из соискателей Волошинской премии читал, как «они с Васькой и Витькой украли на заводе (какие-то) шланги». Я слушал и недоумевал: как и, самое главное, кем может всерьез восприниматься подобная галиматья?
Я остаюсь в истории русской поэзии последней трети двадцатого века и десятилетия века нынешнего как ярко выраженный метафорический автор. Это обстоятельство дало мне возможность довольно интенсивно и широко публиковаться в таких недоступных для многих соискателей изданиях, как «Новый мир», «Литературная газета», «Дружба народов», «Октябрь», «Молодая гвардия», «Смена», «Крокодил», «Нева», «Звезда», «Аврора», а также во многих десятках других…
С давних пор разрабатываю я неисчерпаемую кладовую русского языка, ставшего в силу обстоятельств родным мне и единственным, и с полным основанием поэтому вправе утверждать, что метафора как великая составляющая нашего языка – неисчерпаема. По заключению древних, античных мыслителей: «Метафора — достояние вечности».
Наш недавний современник Андрей Вознесенский был более определенен: «Метафора – мотор формы…»
Меня, помнится, за приверженность к этому тропу изрядно третировали и продолжают этим заниматься по сей день.
– Как вы реагируете на критику?
– Совершенно индифферентно. Прошлый, юбилейный год был для меня особенно урожайным на публикации. Как-никак, более двадцати российских, американских, европейских литературных изданий отвели полосы под мои лирические циклы. И, к примеру, едва в журнале «Нева» главный редактор Наталья Гранцева опубликовала довольно весомую подборку моих произведений, как в Интернете тотчас же проклюнулся внезапный отклик. Молодой моветон, радеющий за расовую чистоту российского журнала, адресует мне следующее: «Русский язык этому автору противопоказан, как противопоказан солнечный свет Дракуле». Как видите, уже демонизируют…
– Едва ли не каждое ваше стихотворение следует воспринимать как своеобычный портрет времени в контексте авторских пристрастий…
– Да… и как техника портрета требует полноты психологической характеристики, так и стихи, источники размышлений для читателей, должны быть насыщены той неуловимой атмосферой со-причастности, со-творчества, того духовного со-беседования, при котором художник освобождается от суетной повседневности и обращается к вечному, сам порой о том не ведая.
Душа ищет свободу волеизъявления как форму своего существования и находит ее в акустике ассоциаций, аллюзий, и в фабульных хитросплетениях, и метафорических откровениях.
Мой герой, вспоенный некогда чистым, целебным воздухом северных просторов, при тогдашней, явно адамической, чистоте чувств и отношений, стечением обстоятельств оказался погруженным в урбанизированный, механистический мир, доминантой бытия в котором является вынужденное, доведенной порой до абсурда прозябание.
Настоящие, добротно слаженные стихи с их фиксацией душевных состояний, переживаемых современным человеком, с полным основанием уместно уподобить своеобразной лирической кардиограмме, отражающей в своих пиках и западаниях бытийные и психологические перепады человеческого, нелегкого в критических ситуациях, бытия…
«Клаустрофобия души» – так назвал я один из лирических циклов, главный герой которого – осваива-ющий одическое одиночество человек. Протоначальные гедонистические устремления героя пронзительных любовных стихов (книги «Женщина читает сердцем», «Любовь без утоления», «Пенорожденная», «Заветная беззаветность») трансформируются, по зрелости, в поздний опыт утрат и разлук, не столько препарирующий их, сколько моделирующий в сознании насыщенный противоречиями образ пишущего эпитафию вырождающемуся в гигантскую ростовщическую контору миру.
Обязывающий возраст диктует добиваться такой достоверности образа, чтобы констатация самого факта человеческого увядания, окрашенная интонациями умудренной сдержанности, являла пример примиренности с подступающей старостью. Дистиллируя свои ощущения, чувства, мысли в целостную картину,
С крепкой проседью,
но на прогулке, еще не шлак,
Человек тупика, с мятым
Кеннетом под подушкой,
Учится одиночеству,
как выживанью, – так
Замыкаются в створках своих, становясь ловушкой
Для себя же… Альянс выливается в мезальянс
С музой, ждущей иных.
Приручая воображенье,
Обстоятельства, зная резон,
выбирают нас,
А не мы их…
Метафизическая амбициозность нуворишей отечественного разлива привела к катастрофической инфляции таких, сакральных в недалеком прошлом, понятий, как «добро», «милосердие», «справедливость», «бескорыстие». И нужно же было, наконец, происками судьи быть выброшенным на улицу, загодя обрекаемым на бродяжничество, а в руках бездарного эскулапа лишиться дара речи, чтобы выстрадать несомненное право на болевое: «Достоинство – мое последнее достояние…».
Вопреки постулату И. Ильина, лирический герой не является «плоским, одномерным элементом авторской маски…», а становится выразителем авторского мировоззрения, его взгляда на мир и происходящее в нем.
Это – своего рода утилизация его рефлексий по поводу множащихся в жизни аффективных явлений, отрезвления – выздоровления! – от неизменных иллюзий, надежд на благое, ведь
…добродетели все не поладят между собою, а пороки – столкуются…
– И наконец, традиционный вопрос: над чем вы сейчас трудитесь?
– В настоящее время я работаю одновременно над несколькими книгами… Это, прежде всего, складывающаяся несколько лет в единый, цельный организм книга эпиграмм…
О названии, из определенных соображений, пока умалчиваю. Ждут своего часа, а следовательно, и выхода книги переводов северных авторов. Интенсивным образом движется работа над книгой «Югра дорогая». Необходимо выполнять многочисленные обязательства перед литературными журналами и альманахами, которые ждут обещанных материалов. К сожалению, из-за возникших со здоровьем проблем пришлось отклонить сентябрьское приглашение в Вену…
– Раскройте, пожалуйста, секрет: как рождаются стихи у мастера?
– Писание стихов – это, как ни парадоксально, размеренный каждо-дневный труд. Повод для работы, как правило, спонтанен.
– Читая ваши стихи, я отметила, что любовная лирика занимает в вашем творчестве особое место…
– Любой из нас переживает в то или иное время определенный пик влюбленности. Неисповедимым образом появляется и желание объять гармонией этот расхристанный, погрязший в скверне и пороках несчастный мир. Отрезвление от иллюзий происходит эмпирическим образом. И, мобилизованное таким образом необходимостью выбирать между элегией и диатрибой, пресловутое «вдохновение» начинает жить потребностью освободить от балласта душу, заключа-ющую в себе этот противоречивый и непредсказуемый мир.
– Как известно, для Пушкина осень — любимая пора. Для вас листопадные месяцы – благоприятное время для творчества?
– Я вас, безусловно, разочарую: для меня любое время года благоприятно в рабочем, творческом аспекте… У Александра Сергеевича были несколько иные жизненные обстоятельства: в Болдино, в Михайловском ему приходилось скрываться от многочисленных обязательств перед светом, близкими. А так как вынужденное затворничество его, как правило, выпадало на осенние дни, то он, трудясь на пленэре, и поэтизировал эту сельскую, пейзанскую осень, которая существенно, по ряду родовых признаков, отличалась от осени в городе. Мы же, в свою очередь, помещены в иные обстоятельства, которые диктуют свои условия. И первейшее условие, для меня, во всяком случае, – держать форму, несмотря на противоборствующие факторы, желание как-то отвлечься, пренебречь работой, посочувствовать себе. Отсюда – любое время года я держу в перманентном рабочем состоянии.
– Большое спасибо, Николай Меркамалович, за интересный, содержательный разговор!
– На здоровье…
Фото из архива Николая ШАМСУТДИНОВА
Материал дан в авторской орфографии и пунктуации
---
Николай ШАМСУТДИНОВ
* * *
Купальщица, при склонности к прикрасам,
Верна привычке,
что тут ни глаголем:
Напористая, за буйками —
брассом,
За молом, в молотьбе
коленей, — кролем,
И — дальше в море,
в смуглой укоризне
Дневным зевакам,
под приглядом тверди, –
Сирена, исступленнее,
чем к жизни,
Отчаянней, марина,
чем от смерти.
На службе у дежурных фраз, в приязни
К преклонному шезлонгу,
долгожитель
Пустых цитат, Баян водобоязни
Уже поет ее, благотворитель
Разумной речи...
Жалкое созданье,
Об эту вот,
в осенней хмари, пору
Пляж, как рельефный слепок с подсознанья,
Скудней, чем человеческая
спора.
С брожением эпитетов
за рифом,
Берущих бытие в свою орбиту,
Ее, подретушированный
мифом,
На берег вал выносит,
Афродиту...
И, неизменный,
у причальной стенки,
Небезнадежно ждущей
перемены,
Неистребим – голодный взгляд коленки,
Блеснувшей из неистощимой пены.
* * *
К бесстрастным вышним
обращая «ах…»,
Легко ль под вечер,
с ветром, бьющим в спину,
Искать себя в безлиственных
лесах,
Осваивая память, как чужбину,
По осени? Скопленье мелочей,
Едва ли, свежей выпечки,
детали –
Овраг, ольшаник,
просека, ручей –
Толкутся в подсознании,
едва ли,
Корнями в детстве, ясная, — ко лбу
Льнут паутинки... —
радостней природа.
Жизнь, обращенная
в свою рабу,
Завистницу, скупее год от года
На радости... По склону октября
Сползают к ноябрю...
Разлад с душою
Торопит, повседневное творя,
Расстаться, наконец,
с самим собою.
Под вечер, у снотворного ручья,
Пора бы внять,
в преддверии морозов,
Что ты не соглядатай бытия, –
Один, серьезен, из его
курьезов.
Но чисто, воплощаемый наив,
Все льнут к лицу,
насельницы петита,
Лесные паутинки, отпустив
Растерянную душу неофита...
* * *
Вдоль моря в размеренной,
крепкой волне –
Я шел, обрывая себя..,
в постоянстве
Оскомине снов,
виртуальный вполне,
И чайка белела в разумном
пространстве,
В бездумности острой
сопутствуя мне.
Сиреной мне пело,
смущая, вино,
Что мир, извлекаем на свет, для героя –
Кривое, лукавое зеркало, но
Я внял тому, не порицая прибоя,
Что здесь, как нигде,
очевидней одно:
Жизнь — в замысле?..
Бредни, что не удалась,
Она оголимей в надеждах,
покуда
Родство с нею
не отыгралось на нас,
С прожилками света
и тьмы из-под спуда,
С обидою, не подымающей
глаз...
Жизнь — в замысле...
Даром что голос дала,
Но не обнесла молодыми
резцами...
Жизнь — в замысле..,
и та, что мимо прошла
(что ж...) непогрешимыми,
злыми шагами,
Взахлеб ее, пеклом дыша,
прожила.
Не перебивайте, оставьте свое
И про пораженье,
и про притяженье
Горячечных снов!
Тень от тени ее,
От неба отогнута птица,
в паренье
Не-перечеркнувшая
небытие...
Жизнь — в замысле...
Сумрачно тлеет маяк
В ушибленном тексте,
подшиблены лица
Дыханьем предзимья,
но, Господи, как
Легко в небосвод
испаряется птица,
И медленней сердце,
сжимаясь в кулак...
2008 г.
